Василий Катанян - Современницы о Маяковском

— Дремать.

И пока Осип Максимович "дремал", а в саду ставили самовар, мы вдвоем пошли гулять в сторону Акуловой горы. Маяковский рассказал мне, что это и есть та самая Акулова гора, где они жили на даче в двадцатом году, и потом мне одной прочел "Солнце". Мы шли, и читал он на ходу. Читал тихо и как-то повествовательно, совсем непохоже на то, как он читал об этом "необычайнейшем приключении, бывшим с ним", на своих вечерах, при публике.

Пригорок Пушкино горбил…

читал он и рукой рисовал в воздухе этот пригорок, указывая в сторону Акуловой горы, куда в это время как раз садилось солнце.

О лете двадцать седьмого года Маяковский написал в автобиографии: "Основная работа в "Комсомольской правде" и сверхурочно работаю "Хорошо!"…

Я помню, как мы ехали в поезде из Пушкино в город и Маяковский всю дорогу негромко, но выразительно чеканя, твердил все одни и те же строчки:

И над белым тленом,

как от пули падающий,

на оба

колена

упал главнокомандующий.

Он как бы примеривал их в чтении и только посте записал в книжечку.

Это были первые строчки из "Хорошо!", которые я услыхала.

В это лето в Пушкино было увлечение игрой в ма-джонг. Это азартная китайская игра в особые кости, и научил меня играть в нее там, на даче, режиссер Виталий Жемчужный, знакомый Маяковского и Бриков.

Помню, что как-то играли всю ночь в две партии на верхней и на нижней террасах, изредка справляясь друг у друга о результатах игры. До этого я никогда не играла ни во что на деньги, и в первый раз, когда выиграла в ма-джонг, я отказалась взять выигрыш. Но Маяковский заставил меня взять деньги у Осипа Максимовича и сказал, что карточный долг — это долг чести.

Помню, как Маяковский играл в городки вдвоем с Осипом Максимовичем и как мы ходили в лес собирать грибы.

Маяковский ходил по лесу очень сосредоточенно, ни о чем не разговаривая. Изредка останавливался и тростью ковырял листья и землю. Мне было странно смотреть, как такой огромный дядя, да еще "сам Маяковский", наклоняется за каким-нибудь маленьким грибком или так простодушно радуется, когда найдет особенно хороший большой белый гриб.

Запомнилось, как Маяковский утром, расхаживая по террасе, с пафосом говорил:

— Поэтом можешь ты не быть,

но зубы чистить ты обязан,

перефразируя Некрасова.

Вертеть слова с каким-нибудь особым выражением, читать чужие строчки Маяковский очень любил. Подробней я расскажу об этом дальше.

Громко Маяковский говорил только на эстраде. Дома же говорил почти тихо. Никогда громко не смеялся. Чаще всего вместо смеха была улыбка. А когда на выступлениях из публики его просили сказать что-нибудь погромче — он объяснял:

— Я громче не буду, могу всех сдунуть.

В конце июля Маяковский собрался в лекционную поездку в Харьков, Луганск, а затем в Крым. Он пригласил меня ехать с ним вместе, "за компанию". Но я не могла получить в Госиздате отпуска до 15 августа. Да и вообще не решалась на такую поездку. Он уехал.

2 августа получаю от него телеграмму из Севастополя.

"СРОЧНАЯ МОСКВА ГОСИЗДАТ БРЮХОНЕНКО ОЧЕНЬ ЖДУ ТОЧКА ВЫЕЗЖАЙТЕ ТРИНАДЦАТОГО ВСТРЕЧУ СЕВАСТОПОЛЕ ТОЧКА БЕРИТЕ БИЛЕТ СЕГОДНЯ ТОЧКА ТЕЛЕГРАФЬТЕ ПОДРОБНО ЯЛТА ГОСТИНИЦА РОССИЯ ОГРОМНЫЙ ПРИВЕТ МАЯКОВСКИЙ".

К этому времени я очень по нему соскучилась и даже грустила, что он меня забыл и забыл о приглашении. Получив такую телеграмму, я решила ехать.

Железнодорожные билеты тогда продавались за десять дней. Получив телеграмму, я поняла, что он меня действительно ждет и тут же понеслась за билетом.

В этот день билет купить не удалось, а 4-го получаю опять срочную телеграмму из Ялты:

"ЖДУ ТЕЛЕГРАММУ ДЕНЬ ЧАС ПРИЕЗДА ТОЧКА ПРИЕЗЖАЙТЕ СКОРЕЕ НАДЕЮСЬ ПРОБУДЕМ ВМЕСТЕ ВЕСЬ ВАШ ОТПУСК ТОЧКА УБЕЖДЕННО СКУЧАЮ МАЯКОВСКИЙ".

Срочные телеграммы с адресом "Москва Госиздат Брюхоненко" действовали в учреждении так, что приносил их мне торжественно сам заведующий экспедицией, а не просто курьер.

Наконец я купила билет, телеграфировала Маяковскому о выезде и 13 августа выехала в Севастополь.

Поезд прибывает в 7 часов утра. Я узнала это в дороге и поэтому не ожидала встречи. Я даже сговорилась со своим вагонным спутником вместе ехать на автобусе на южный берег.

Подъезжаем к Севастополю. Раннее утро, а по перрону шагает Маяковский. Загоревший, красивый, такой спокойный и довольный. Мы очень радостно встретились.

Было чудное, солнечное утро. Еще не жарко, но уже чувствовалось, что здесь настоящее южное лето.

Оказывается, Маяковский еще накануне приехал из Ялты, чтоб встретить меня. Ранним утром побрился, нарядился и пришел встречать. Об этом он мне рассказал и добавил:

— Цените это.

Он был в серой сорочке с красным замшевым галстуком, в серых фланелевых штанах. Я была рядом с ним очень скромно одетая девушка в желтом полотняном платье с какими-то вышивками.

Маяковский нанял специально, только для нас, двухместную машину до Ялты. Дорогой рассказываю мелкие московские новости. Время от времени Маяковский читает строки из "Севастополь — Ялта", иллюстрируя дорогу готовыми стихами:

Сначала

авто

подступает к горам,

охаживая кряжевые.

Вот так и у нас

влюбленья пора:

наметишь —

и мчишь, ухаживая…-

и так всю дорогу до самой Ялты.

На шоссе стоят верстовые столбы с указанием километров. Маяковский следит за ними и предупреждает:

— Следующий столб будет "кругом шестнадцать".

И действительно, мы проезжаем столб, на котором с трех сторон цифры 16,16 и 17. Не совсем кругом, но это мелочь.

Маяковский рассказал, что заканчивает работу над Октябрьской поэмой.

Маяковский предупредил меня, что он ежедневно выступает с докладами-разговорами и надеется, что я буду выступать вместе с ним.

— Каким образом? — пугаюсь я.

— Вам будет легче. Вы будете присутствовать и свистеть или аплодировать, в зависимости от того, будет вам нравиться или нет.

В Ялте для меня была приготовлена комната в гостинице "Россия". Маяковский жил в номере с балконом и с видом на "море и обратно", я — в конце коридора, в обыкновенном. Перед балконом Маяковского цветущие деревья:

Хожу,-

гляжу в окно ли я —

цветы

да небо синее,

то в нос тебе

магнолия,

то в глаз тебе

глициния.

В первый день приезда Маяковский, один его знакомый и я пошли гулять по набережной. Я чувствовала себя плебеем, попавшим в высшее общество. Скромность моей одежды немного смущала меня, а в разговоре я не могла принять участия. Разговор шел о деле Дрейфуса и об Анатоле Франсе.

Маяковскому очень хотелось доставить мне массу удовольствий — накупить мне цветов, подарков, — но я от всего отказывалась. Наконец, почти насильно, он купил мне шелковую материю и желтую шелковую шаль. Материя была в красную и белую клетку. И там же, в Ялте, мне сшили из нее платье.