Жорж Садуль - Жизнь Чарли

Конец фильма — это пародия на викторианские романы, из которых Голливуд стал брать сюжеты для фильмов, приспосабливая их к современным вкусам. Безработный влюблен в прекрасную певичку, он обольщает и похищает ее, спасает от бесчисленных опасностей, а в развязке его ждет женитьба, богатство и детская колыбель.

Деньги были не заработаны, а украдены у воров (последнее обстоятельство вряд ли является смягчающим). В колыбели лежит не младенец, а собака. Завоеванная бродягой певичка была освистана в каком-то жалком кафе, хозяин которого хотел сделать ее своей любовницей… Обольщение и похищение сопровождалось каскадом совершенно гротескных сцен.

Пародия (менее откровенная, чем последний эпизод «Спокойной улицы») развивается с какой-то садистской логикой. Чаплин показывает Голливуду и его хозяевам карикатуру на их «фабрику грез», зовя к пробуждению зрителей, усыпленных сладким дурманом.

Чаплин, так же как и Чарли, старается делать вид, будто он здесь ни при чем. Но как бы ловко, осторожно и хитроумно ни скрывался он под маской неловкости и простодушия, все же и атакованные им почтенные особы, и хозяева Голливуда и всей Америки разгадали его «гнусную» игру. Одного их слова было бы достаточно, чтобы рассеять облако белых перьев. Дуглас Фербенкс и десяток других героев-спортсменов тоже не были солдатами и никогда не заговаривали о том, чтобы вступить в ряды армии.

Но они играли на руку «стопроцентному американизму». Дуглас, например, познакомил весь мир с образом американского сверхчеловека, непобедимого молодого спортсмена; он лучше любого солдата, сражавшегося под Шато-Тьери, служил целям Моргана, или Рокфеллера, или Дюпон де Немура (кстати, финансировавших его фильмы). Но Чарли…

Когда Чаплин писал, что он никогда не использует для рекламы свою преданность делу демократии, не хотел ли он сказать, что грандиозная рекламная кампания, в которой он участвовал в течение нескольких недель в 1918 году, на деле не служила демократии в том смысле, в каком понимал он это слово?

Министр финансов Уильям Мак-Аду — зять Вильсона и доверенное лицо Уолл-стрита — организовал турне виднейших звезд экрана для рекламы выпущенного им «третьего займа свободы». Чаплин согласился участвовать в этом турне вместе со своими новыми друзьями — Дугласом Фербенксом и Мэри Пикфорд и еще с несколькими знаменитостями Голливуда: ковбоем Уильямом Хартом, режиссером Сесилем Блаунтом де Миллем и другими. В каждом городе Чаплин привлекал большую толпу, чем сам президент Вильсон: сорок тысяч человек в Новом Орлеане, семьдесят пять тысяч в Вашингтоне, сто пятьдесят тысяч в Нью-Йорке. Агент по распространению займа, прикрепленный к Чаплину, собирал миллионы долларов. Крупные банки взимали с этих «займов свободы» обычный комиссионный процент. Маленький человек знал: от злой собаки легче защититься, сунув ей кусок колбасы, нежели пригрозив ей своей бамбуковой тросточкой…

Кампания белых перьев внезапно стала затихать. Однако когда Чаплин закончил свой новый фильм «На плечо!», фирма «Ферст нейшнл» наотрез отказалась его распространять. И Чаплин вынужден был уступить. Большой фильм в пяти частях так никогда и не был показан публике, а его негатив покоится нетронутый в бетонированном сейфе, в котором Чаплин хранит свои секреты. Известный нам фильм «На плечо!» — это короткометражка в трех частях.

Деллюк прав: фильм «На плечо!» был для Америки тем же, чем для Европы был «Огонь» Барбю-са — криком гнева и возмущения, донесшимся прямо из окопов.

С 1915 года установилась тесная связь между Чарли и солдатами. «Шарло родился на фронте», — писал в своих воспоминаниях ветеран войны Блэз Сандрар. Когда он в первый раз услышал от окопников восторженные рассказы о каком-то «Шарло», он решил, что это один из их товарищей. Чарли был братом этих горемык, в которых росло возмущение против навязанной им войны.

Сила понимания преодолевает пространство. За десять тысяч километров от театра войны сердце окопника забилось в груди Чарли-солдата. После этого фильма «можно искусать себе руки, потому что нельзя укусить того, кто виноват… можно, подобно несчастной собаке, завыть на луну…» [25] Delluc, р. 12.

«На плечо!» [26] Фильм «На плечо!» начинается с того, что новобранец Чарли засыпает в палатке. Во сне он видит себя в окопах Западного фронта. — Прим. ред. начинается экспозицией основной темы, обвинительным актом против бедствий войны. Потом завязывается веселая суматоха, пародирующая голливудские военные фильмы. Но даже здесь, как бы ни были воздушны прыжки танцора, он всегда остается на земле. В фильме «На плечо!» герой отдается широкому полету сатирической эпопеи. Впервые устанавливается строгое равновесие между двумя чашами весов, между двумя сторонами фильма — между поэзией и правдой.

Окопная жизнь в первой части — это не жестокость, это обвинение. Чаплин проникает в самое сердце человеческой беды, показывая мокрую дыру в земле, где его герой пытается прикорнуть среди крыс и отбросов, среди затопивших его одиночества, грязи, холода и воды. А потом происходит поэтическое переодевание: отправляясь в разведку, Чарли маскируется деревом. Во сне он как бы проникает по ту сторону двойного зеркала, в отражение реального мира… Солдат встречает среди развалин прекрасную француженку, и вот под влиянием любви игра фантазии становится безудержной. Непобедимый Чарли, подобно доисторическому человеку, созданному им в другом сне [27] Садуль имеет в виду фильм Чаплина «Его доисторическое прошлое». — Прим. ред. , убивает «бошей» дюжинами. Вот он переоделся офицером, а Эдна с черными усиками над губой изображает шофера на автомобиле-ловушке, куда, как крысы, попадаются все самые важные пер-сопы: Вильгельм II, кронпринц, Гинденбург. В полном варианте фильма «На плечо!» Чарли задевает также Пуанкаре, короля Георга V, а может быть, и самого Вильсона [28] В финальном эпизоде, изъятом цензурой, солдат Чарли на банкете, устроенном в его честь, срезает «на память» пуговицы с брюк французского президента и английского короля, в результате чего они теряют брюки. — Прим. ред. .

Эти разоблачительные выдумки далеки от фарсов Мак-Сеннета, которые были выдержаны в совершенно безопасных тонах. Выступая во имя союзных интересов, фирма «Ферст нейшнл» потребовала изъятия тех мест, где фигурировали руководители западных государств. После перемирия кайзер с его приближенными тоже были вырезаны из фильма, сначала в Германии, а потом и в Соединенных Штатах.

По смелости гротеска Чаплин в этом фильме впервые поднимается до Шекспира. Это сравнение выдвинул еще в то время критик Эли Фор. А Деллюк с полным правом мог написать: «Этот фильм оправдывает все надежды, которые мы возлагали на кино. Мы поистине вступаем в царство беспредельного…» [29] Delluc, р. 02.