Яков Свет - Колумб

Не обошлось и без ложки дегтя. В материалах тяжбы Колумба есть свидетельство очевидца событий 15 марта. Он заявил: «Когда «Нинья» пришвартовалась к пристани, на борт поднялись инквизиторы и потребовали, чтобы им предъявили списки команды. В списках числились лишь правоверные католики, но инквизиторы заметили на палубе индейцев и готовы были приступить к дознанию. Тогда Адмирал принес одну из золотых масок касика Гуаканагари, перерубил ее пополам, и большую часть вручил инквизиторам, которые тут же покинули корабль» (56, VIII, 18).

От Палоса до Барселоны расстояние не малое, но курьеры их высочеств преодолевали его за пять-шесть дней. Связь между Адмиралом и королевской четой поддерживалась постоянно, и главе экспедиции велено было как можно скорее явиться ко двору. Побывав в Рабиде, Адмирал направился оттуда в Каталонию. Путь его лежал через Севилью и Кордову.

Ко двору он взял шестерых индейцев (в Кастилию доставлено было десять пленников, но четверо из них настолько были истомлены переходом через Атлантику, что их пришлось оставить в Севилье). Взял он и образцы заморских диковинок, и в том числе крикливых попугаев, для них были изготовлены специальные клетки.

В вербное воскресенье, 31 марта 1493 года, Адмирал со своей свитой прибыл в Севилью и здесь провел всю пасхальную неделю. Тут он получил радостное для себя письмо от королевской четы, в котором Изабелла и Фердинанд горячо благодарили его за сообщение об открытиях «столь полезных и выгодных».

Однако вести о великом открытии опередили Адмирала. Вероятно, 25 марта 1493 года Луис де Сантанхель и Габриель Санчес получили от Адмирала знаменитое письмо об успешном завершении его экспедиции. Это письмо Адмирал написал 15 февраля, сразу же после чудесного спасения от лютой бури, а 4 марта, уже находясь в Португалии, дополнил его кратким сообщением о прибытии в гавань Лиссабона [56].

Оба адресата находились в марте 1493 года при дворе, в Барселоне, и немедленно отправили письмо в типографию. Набирали письмо в великой спешке, и уже в апреле печатное его издание на языке оригинала (а Адмирал писал Сантанхелю и Санчесу по-кастильски) вышло в свет [57]. Почти одновременно появилось каталонское издание, в конце апреля арагонец Леонардо Коско перевел письмо на латинский язык, и в самом начале лета этот латинский текст был отпечатан в Риме.

Одновременно во Флоренции появился итальянский стихотворный перевод письма, подготовленный поэтом Джулиано Дати, а затем в различные страны Западной Европы поступили сообщения из других источников о плавании и открытиях Колумба. Некто Аннибал Зеннаро, или Дзенаро, итальянец, узнав о возвращении Колумба, отписал об этом 9 апреля 1493 года из Барселоны в Милан своему брату, послу герцога феррарского Эрколе д'Эсте при дворе миланского правителя Лодовико Моро. «В прошлом августе, — писал Зеннаро, — владыки-короли по просьбе некоего Коломбо дозволили ему снарядить четыре (??) каравеллы, а тот говорил, что, выйдя в Великое Море и плывя по прямой линии на запад, в конце концов вернется с востока, обогнув Землю, и откроет восточные страны. И так он и сделал». Зеннаро писал также, что он воочию видел письмо Колумба королевской чете (42, V, 110–111).

В Милане послание Зеннаро получено было в апреле, и копию этого письма феррарский кавалер Джакомо Тротти 10 мая 1493 года передал своему государю — Эрколе д'Эсте. К тому времени генуэзская и венецианская синьории узнали об открытиях Колумба; еще раньше об этом проведали во Флоренции. По словам местного хрониста Трибальдо де Росси, о возвращении Адмирала из плавания здесь стало известно уже в конце марта.

А между тем письмо Сантанхелю и Санчесу перепечатывали в разных городах Европы, и оно стало подлинным бестселлером XV века. В 1493 году оно трижды было издано в Риме, и известно шесть его иных, парижских, антверпенских и базельских, изданий того же года.

Нам, людям атомного и космического века, темпы распространения новостей в XV веке кажутся черепашьими. Телетайпы, спутники связи и прочие архисовершенные средства передачи информации позволяют нам с пренебрежением относиться к курьерам Колумбовой эпохи, которые, загоняя сменных коней, покрывали в сутки жалкие двести — двести пятьдесят миль.

Но, оценивая темпы далекого XV века, следует отрешиться от излишнего снобизма и выработать иной подход к временным представлениям современников великого мореплавателя.

Ныне весть об очередном прилунении космического корабля спустя несколько секунд после этого события доходит до самых отдаленных уголков нашей планеты. Ведь обитатели Огненной Земли и Гренландии пользуются столь же совершенными транзисторными приемниками, как и житель Лондона или Омска.

В 1493 году Барселона узнавала о важном событии, случившемся в Лиссабоне или в Севилье, на седьмой-восьмой день, Флоренция получала об этом известие на одиннадцатый день, Франкфурт — спустя три недели, а в Краков оно могло дойти за полтора месяца.

Однако такое запоздание не вызывало ни малейшего раздражения на берегах Майна или у стен Вавеля. Поляки и немцы XV столетия полагали, что они живут в век великих скоростей, ведь во времена Генриха Птицелова или Болеслава Храброго новости доходили куда медленнее, и о кончине папы или дворцовом перевороте в Византии предки Коперника или Гутенберга доведывались на третий или четвертый месяц.

И если на мгновение перенестись в XV век и настроить душу на волну этого времени, то нетрудно будет прийти к выводу, что известия об открытиях Колумба расходились по странам Западной Европы в стремительном темпе.

Они вряд ли дошли до ломбардских пахарей, силезских рудокопов и английских йоменов, подобного рода новости не волновали простого европейца, который не знал грамоты и имел самое смутное представление о земном шаре. Но вести из Севильи и Барселоны возбуждали жгучий интерес в правящих кругах Венеции и Генуи, беспокоили царедворцев Генриха VII Английского, на все лады обсуждались флорентийскими и антверпенскими купцами и банкирами.

Невероятно малочисленны были в ту пору люди, причислявшие себя к ученому кругу, но они были между собой связаны очень крепко и изъяснялись на едином языке науки — латыни.

Не очень ясные вести о плавании трех кастильских кораблей к «Индиям», несомненно, горячо обсуждались в аудиториях Болоньи, Кракова, Сорбонны и Оксфорда. Новые и при этом богатые земли в тысяче лиг от берегов Европы, диковинные люди с кожей цвета бронзы, необычайные растения, птицы и звери, обнаруженные в этом плавании, — все это с трудом вмещалось в умы ученых мужей, взрывало их привычные представления о земной ойкумене.