Маргарет Хаббард - Полет лебедя

Йоргенсен отложил сапог и бросил на пол свой молоток.

— Вы двое, заткнитесь! — рявкнул он и, оттолкнув Ханса, захлопнул дверь.

Анна-Мария посмотрела на него и твердо произнесла:

— Оставь моего сына, мерзавец! Как ты можешь оскорблять его, когда он ранен, убит!

Йоргенсен нагнулся и подобрал молоток.

— Нам самим хватает шума. Незачем давать соседям повод для новых пересудов.

Вмешалась бабушка:

— Дочь, принеси холодной воды и тряпку. У него всего лишь разбит нос. Не плачь, мальчик. Тихо.

Анна-Мария подчинилась, подавив в себе последние стоны. Бабушка гладила соломенные волосы Ханса, словно он был младенцем. Ей не нужно было рассказывать, что произошло. Она уже один раз видела, как ее старика на улице закидывали камнями. Для многих селян его внук был таким же сумасшедшим. Если бы только Ханс мог понять, что ничего хорошего не выйдет из того, что он всем рассказывал сказки о том, что он сын китайского императора и индийской принцессы! Бабушка помогла ему раздеться и уложила в постель.

— Бабушка, я должен ехать в Копенгаген, — неожиданно спокойно произнес мальчик. — Ты ведь знаешь это, не так ли? Если я останусь здесь, они убьют меня. А они не должны этого сделать, если мне суждено стать великим человеком.

— Тихо, тихо, — прошептала бабушка, с опаской поглядывая на Анну-Марию, которая повернулась к ним спиной. Она не могла выносить вида крови своего сына.

— Не говори ничего, Ханс Кристиан.

Рука бабушки зависла в воздухе. Глаза мальчика были широко раскрыты, и он добродушно улыбался.

— Ах, какой прекрасный, какой прекрасный, — пробормотала старуха.

— Правда? — произнес он в ответ, думая, что бабушка одобряет его план. — Если я действительно стану великим к двадцати годам, в чем я почти уверен, значит, у меня осталось очень мало времени. Величие не приходит за одну ночь. Ты же знаешь.

Он поймал ее руку и сжал так крепко, что холодная вода с тряпки начала капать на его худую грудь. Занавески сомкнулись, отгораживая их от остальной части комнаты.

— В Оденсе обо мне особого мнения. В родной деревне меня слишком хорошо знают. Так было со многими знаменитыми людьми. Поэтому мы должны покинуть гнездо подобно аистам в поисках Страны обетованной. Для меня эта страна — Копенгаген.

Голубые глаза бабушки наполнились состраданием. Был ли Копенгаген решением проблемы? Должен ли ее мальчик отправляться туда один и без гроша в кармане? Ханс смотрел на нее, ожидая ответа. Как может она сказать нет, если Снежная королева ждет?

— Мы потом поговорим об этом, Ханс Кристиан, — произнесла она, пытаясь встать и уйти. Но он поймал ее за руку.

— Нет, бабушка. Я должен ехать завтра! Я больше не могу оставаться здесь. Ты же знаешь это. И старый Клаус обещал оставить для меня местечко в дилижансе.

Сердце старухи замерло в груди. Завтра! Так скоро!

— Посмотрим, — было единственным, что она смогла вымолвить.

— Ты придешь завтра перед тем, как мать пойдет стирать, и поможешь мне поговорить с ней?

— Приду, сынок. Теперь спи. Тебе нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Мальчик обхватил руками ее шею и нежно поцеловал. Затем она ушла.

Ханс Кристиан засыпал в кровати, в которой когда-то родился. В его снах не было крови и драк. Он стоял на подмостках Королевского театра в Копенгагене, и король кивал ему, а королева бросала к его ногам красные розы. Все зрители стоя аплодировали Хансу Кристиану Андерсену — величайшему актеру в мире!

Бабушка вернулась в свою убогую лачугу.

Через какое-то время Йоргенсен улегся рядом с Хансом Кристианом и захрапел, а Анна-Мария всю ночь просидела у стола. Несмотря на весь шум, аисты еще могли вернуться назад и мирно уснуть на их крыше. Но ведь они могли найти другой дом, в котором живут глухие старик со старухой, никогда не ссорящиеся по этой причине и мечтающие об аистах на крыше за трубой как о пределе возможного удовольствия.

Вдруг ему страшно захотелось поплавать. Он не выдержал и сказал об этом курице.

— Да что с тобой? спросила она. — Бездельничаешь, вот тебе блажь в голову и лезет! Неси-ка яйца или мурлычь, дурь-то и пройдет.

«Гадкий утенок»

Завтра пришло в Оденсе в своей традиционной манере. Высокая темная башня собора Святого Кнуда внезапно порозовела с восточной стороны под лучами восходящего солнца. Внизу в нефе солнечный свет упал на саван мученика, который оставался таким же безупречным, как в тот день, когда жена, омыв его слезами, положила туда. Свет также коснулся колонны Изабель, которая однажды затанцевала до смерти двенадцать мужчин за одну ночь, а затем поблек среди теней. Солнце вставало, и все призраки древнего места уходили в небытие.

Аистиные семьи вытянули шеи и с поджатыми под себя ногами полетели на реку завтракать лягушками. К тому времени день уже наступил. Солнечный свет согрел своим теплом весь городок, не считая бездонную пасть колокола и жалкие кельи психиатрической лечебницы, в которой не было окон. Вставшие пораньше жители уже подходили к окнам, открывали ставни и, прислушиваясь какое-то время, удовлетворенные возвращались назад к завтраку. Внизу за рекой царила тишина, церковный колокол молчал. Как гласила легенда, когда-то давно, когда Копенгаген был всего лишь рыбацкой деревней, а Оденсе городом, река сорвала колокол с церковной башни и затянула его в глубокую нору. С тех пор он звонил каждый раз только тогда, когда было суждено умереть какому-то выдающемуся человеку. Те, кто слышал его голос однажды, уже никогда не могли его забыть. Они каждое утро прислушивались, пытаясь уловить этот звон, что для них стало таким же обычным делом, как подъем и еда.

Сегодня было тем завтрашним днем, которого так ждал Ханс Кристиан Андерсен. Он открыл свои глаза вместе с аистами и какое-то время лежал, глядя на них. Почему прошлой ночью он уснул в большой кровати? Мальчик повернул голову в сторону храпящего Йоргенсена. Огненная боль пронзила его спину и плечи. Стон стал его приветствием наступающего дня.

— Где у тебя болит, сынок? — прошептала мать.

Ханс осторожно покрутил головой на подушке.

— Я не знаю. Везде.

— Лежи спокойно, я принесу тебе кофе.

Мальчик закрыл глаза, и боль постепенно начала отпускать. В его голове стала проявляться интересная мысль. Была ли эта новая идея для его кукольного театра или песня для мадам Гульдберг? Он не мог этого понять. Ну и пусть. Все это должно быть завтра, потому что сейчас у него болит голова. Завтра, все завтра.

— Мама! — крикнул он, внезапно спрыгивая с кровати.

От этого крика Йоргенсен, еще не успевший до конца проснуться, отскочил на середину комнаты. Анна-Мария, возившаяся у камина, резко дернулась, пролив кофе на руку. Она даже не заметила ожога, не почувствовала боли и, рванувшись к кровати, обняла сына.