Михаил Сухачёв - Небо для смелых

Вскоре в округе началось учение по выброске тактического воздушного десанта. Птухин приехал на место предстоящего приземления, чтобы оценить качество штурманских расчетов. В точно указанное время над полем показался первый ТБ-3, и из него один за другим стали сыпаться парашютисты. Строго на определенной высоте раскрывались парашюты, и они, словно семена одуванчика, зависали в воздухе. Уже масса их ступеньками приближалась к земле. Но вот за одним из прыгнувших вместо привычного купола вдруг вытянулся длинный белый мешок. Птухин во всю мощь голоса закричал:

— Запасной парашют!

Еще секунда, и парашютист нагнал ранее выпрыгнувшего, заскользил по куполу его парашюта. Этого торможения оказалось достаточно, чтобы запутавшийся ком парашюта обогнал падающего человека и перевернул его. Путаясь в стропах чужого парашюта, десантник падал вниз головой. От деформации купола резко возросла скорость снижения ранее выпрыгнувшего парашютиста.

От надвигающейся катастрофы у Птухина сжалось сердце. Подобное, даже более страшное, он видел еще в Испании, когда благополучно выпрыгнувшего из горящего самолета республиканского летчика, попирая всякие нормы гуманности, стал расстреливать франкистский истребитель. После первой же очереди, словно нитки, лопнули перебитые стропы, и летчик с душераздирающим криком камнем упал на землю. Но то была война. А сейчас в мирном небе на его глазах в считанные секунды трагически обрывалась жизнь двух молодых парней.

…Едва только парашютист проскочил ниже своего напарника, как тотчас вдруг резко перевернулся вверх головой и, казалось, замер. До земли оставалось не больше ста метров.

Птухин подскочил к машине, возле которой, глядя в небо, оцепенело стоял шофер.

— Гони!

Когда командующий на ходу выпрыгнул из автомобиля перед приземлившимися двумя десантниками, те, бледные от пережитого, стояли, крепко обнявшись.

Завидев Птухина, один из них, вскинув окровавленную руку к шлему, сделал шаг навстречу:

— Товарищ комкор, боец Зеленое…

— Что с рукой? — перебил Птухин.

— Стропами, когда захватил его парашют. — Он показал на своего спасенного товарища.

— Какой же вы молодец! Герой! Вы посмотрите, — обратился он к подоспевшим командирам, — не растерялся! А какая реакция! Настоящая истребительская! Комбат, представьте к награде. А это вам от меня. — Птухин стал поспешно расстегивать ремешок своих любимых часов.

Он дал указание выяснить причины перехлестывания стропами купола парашюта и доложить ему. Учения продолжались. Десант занимал оборону…

Люди и техника работали на пределе возможного. За людей Птухин еще мог поручиться, но старая техника уже не выдерживала. Она, как организм много лет прожившего человека, несмотря на строгий контроль врачей, таила в себе массу непредвиденных сбоев.

…Это был на редкость «черный» день. Четыре летных происшествия. К одному из упавших самолетов пришлось добираться на лошадях, заседланных моторными чехлами. Вдвоем с командиром полка Птухин проехал двадцать пять километров.

Самолет лежал метрах в ста на небольшой лужайке. Уже издали было видно наполовину свесившееся через борт тело летчика, как будто собиравшегося вывалиться из кабины. Широкая полоса крови ярко выделялась на борту и центроплане. Недалеко сидели стайкой притихшие вездесущие деревенские ребята. Напуганные видом летчика, они боялись подойти к самолету ближе.

— Дядь, он чегой-то долго висит так, поди, кровью изойдет, — обратился один из них к подъехавшим военным.

— Кто из вас видел, как самолет упал? — спросил командующий.

— А он не упал. Он кружился, кружился, так и сел, — мальчишки каждый по-своему изобразили движение самолета, в котором нетрудно было узнать плоский штопор.

Самолет казался почти целым. Из-за слоя пыли трудно было разглядеть, что он растрескался на отдельные части.

— Смотрите, нет правой половины стабилизатора, — позвал Птухина командир полка, — она нам очень нужна для восстановления причины катастрофы.

Командующий окликнул ребят:

— Надо найти вот эту штуку, — он показал на левую часть стабилизатора, — она где-то здесь недалеко.

Птухин внимательно осмотрел кабину. Похоже, что летчик расстегнул привязные ремни и, видимо, пытался выпрыгнуть во время вращения самолета, но не смог преодолеть центробежную силу.

К вечеру, когда Птухин вернулся на аэродром, его ждало уже четвертое по счету сообщение, теперь от Благовещенского. Вместе с Журавлевым он вылетел к нему. После приземления на пробеге они увидели, как им навстречу бежал сам командир дивизии. Вскочив на плоскость СБ, Благовещенский наклонился к Птухину и, перекрывая шум моторов, доложил, что у него на полевом аэродроме Макушкино летчик не смог сбросить конус после стрельбы, зашел на посадку, зацепился за дерево и упал…

— Кто у вас летает буксировщиками? Недоучки? Таскай конус сам, если не можешь никому доверить!

Нервы командующего сдали. Возможно, он бы продолжил, но мешал шум моторов и усталость. Благовещенский спрыгнул с плоскости.

— Давай в Ленинград, — услышал Журавлев по СПУ [СПУ — самолетное переговорное устройство] голос командующего. — Пусть к утру доложат о причинах.

Возвратился в штаб Птухин поздно. Прошел в кабинет, сел за стол, подпер голову рукой. Устал. Не хотелось думать о работе: «Хорошо бы поехать в отпуск, все равно куда. Только бы с Соней. Соня! Что ты сейчас делаешь? Наверное, уложила дочурку спать и ждешь, когда я приеду. А вот четверо летчиков сегодня домой не приедут. Тоже наверняка есть дети, которые спят и не знают, что уже остались без отцов».

Самое страшное — это сообщать женам о гибели мужей. Евгений Саввич всегда, будучи командиром бригады, это делал сам и испытывал притом чувство вины уже за то, что первым приносил тяжелое известие. В этих случаях он не мог никакими доводами разума отделить чужое горе от своего. Гибель летчика всегда оставалась горем его личным…

Когда Журавлев, приоткрыв дверь, попросил разрешения войти, Птухин, не меняя позы, слегка кивнул в знак согласия.

— Товарищ командующий, какие будут указания? — тихо спросил Журавлев.

— Какие тут указания! Иди отдыхай. На сегодня хватит: налетались, наездились, наскакались. Впрочем, зови сюда Слюсарева и Златоцветова. — Птухин взял себя в руки. — Нельзя предаваться одним переживаниям, от этого число происшествий не уменьшится.

Соня открыла дверь в тот момент, когда Евгений Саввич поднял руку, чтобы нажать кнопку звонка.

— Ты не болен?.. Нет? У тебя на работе неприятности? — допытывалась она.

— Почему ты так решила?

— Ну, во-первых, ты не приехал на машине, во-вторых, необычно медленно поднимался по лестнице, в-третьих, твое лицо…