Михаил Сухачёв - Небо для смелых

— Правительство всеми мерами хочет предотвратить войну.

— Но это не повод для того, чтобы спокойно скрестить руки на груди. Это скорее напоминание нам, что каждая минута, каждый час и день, выигранные в дипломатической битве, должны воплотиться в более высокий уровень выучки летчиков, частей и соединений. Цените эти минуты, товарищи. Возможно, каждая из них станет предметом пристального изучения грядущих поколений, избавленных от ига фашизма. И мы будем достойны этого времени.

Сборы подходили к концу. Птухин готовился к их разбору. Но из штаба сообщили, что пять И-16, обнаружив три германских самолета, оттеснили их к Львову. Один из них сел в 20 километрах северо-западнее Львова, на окраине села Куличкув в районе строящегося укрепрайона. К самолету поспешил воентехник Пастухов с группой красноармейцев. Летчику предложили выключить мотор, а затем зелеными ракетами дали сигнал садиться и другим.

Птухин поехал к месту посадки немцев. Командир НКВД уже составлял протокол опроса Пастухова и красноармейцев. Узнав, кто такой Птухин, он, ссылаясь на инструкции, нехотя отдал полетные карты и разрешил осмотреть самолеты. С помощью переводчика удалось узнать, что эти самолеты связи только что перебазированы из Греции. На вопрос, с какой целью их сюда перебросили, старший поспешил ответить, что им ничего не известно.

Пока Птухин на своем Як-1 летел до Киева, решение звонить наркому определилось. Кирпонос без колебаний поддержал. «Звоните». И все-таки, когда он сел к аппарату В4, рука задержалась. Он знал, что нарком уважает настойчивость, но до определенного предела. Но в этот миг вспомнились самодовольные физиономии фрицев. Он уже не первый раз встречался с немецкими летчиками, садившимися на вынужденную, и отмечал их вызывающее поведение:

«Наглеют с каждым днем, — подумал Птухин. — Ведут себя как туристы, недовольные гостеприимством страны. Совершенно не чувствуют себя нарушителями, которым полагается нести строгую ответственность перед советскими законами за шпионские полеты над нашей территорией. Да и не признают себя шпионами, даже пойманные с поличным. Отказываются грубо, нахально, не пытаясь оправдываться. Отчего это? Видимо, чувствуют твердую защиту. Скорее всего перед полетом получают убедительный инструктаж, что с ними ничего страшного не произойдет, даже если сядут на вынужденную. Возможно, убеждены в скорой выручке.

Вспомнился совершенно вопиющий случай, когда к «заблудившемуся» экипажу вплотную пристроился наш летчик и показал рукой, чтобы самолет шел на посадку. Но летчик-нарушитель, самодовольно улыбаясь, пригласил жестом следовать за ним на запад. Как рассказывал наш истребитель, сбить фашиста ничего не стоило. Тогда Евгений Саввич подивился выдержке нашего летчика-истребителя, отметив про себя, что он бы сам, пожалуй, на его месте не стерпел… Все! Больше никаких колебаний! Надо добиваться разрешения хотя бы на предупредительную стрельбу. Все-таки это убедительнее, чем покачивание с крыла на крыло и «приглашение» идти на наш аэродром. Прилетят к себе, расскажут, что русские летчики пересмотрели «нормы гостеприимства» непрошеных гостей.

Птухин снял трубку. Минуты через две в телефоне прозвучало:

— Говорите.

Птухин как мог спокойнее и короче изложил последний случай: количество нарушений, игнорирование немцами сигналов идти на посадку и умолк. В тот же миг нарком сказал:

— А вы не горячитесь, товарищ Птухин. До свидания.

Птухин, обмякший, долго сидел у телефонного стола. Не хотелось ни думать, ни что-либо делать.

В субботу, во второй половине дня, Евгений Саввич собрал всех командиров соединений. В штабе было известно, что ефрейтор 222-го саперного полка Альфред Лисков перебежал к нам и сообщил о начинающемся сегодня ночью наступлении, о чем генерал Пуркаев уже доложил Жукову.

Птухин предупредил командиров дивизий.

— Это последний наш сбор здесь. Штаб округа уже выехал в Тернополь. С понедельника и мы будем там. Разлетайтесь по частям, вскрывайте свои оперативные планы, готовьте полки к боевым действиям.

В опустевшем штабе было тихо. Евгений Саввич работал долго. С особой тщательностью он анализировал ежедневные итоги освоения новых самолетов. Темпы росли. Они вселяли надежду в ближайшее время перевооружить половину всех полков, создать предпосылку успешного, на первых порах, отражения противника. Эта половина стала каким-то заветным числом, своеобразным рекордом, который он хотел преодолеть как можно быстрее. С внутренней радостью он выводил красным карандашом новое число летчиков, впервые вылетевших на ЛаГГах, МиГах, Яках, «Пешках» [ «Пешки» — так между собой летчики называли самолет Пе-2]. Правда, мало их, этих самолетов, но он знал, что летчика «сделать» труднее, чем самолет, и это его забота.

Птухин посмотрел на часы, решил домой не ехать. Жена, три недели назад подарившая ему вторую дочь, устает за день. Не стоит ее беспокоить, пусть отдыхает. Утром можно заскочить за вещами — и в Тернополь. Возможно, до следующей субботы.

Мысли о жене и детях всегда приятно успокаивали. Он очень хотел сына, который обязательно стал бы «орёликом», настоящим истребителем, которому Птухин-старший передал бы все свое искусство пилотирования. Но, когда ему сообщили, что родилась дочь, он просил передать жене, что давно решил назвать свою вторую дочь Наташа. Она похожа на него. Жаль, что чаще всего видел ее спящей: днем, когда заскакивал на обед, или поздно вечером. Старшую, Лиду, он видел все-таки чаще.

Казалось, он только сомкнул глаза, откинувшись в глубоком кресле, как вдруг резко, словно сигнал тревоги, прозвучал телефонный звонок. Докладывал дежурный по штабу.

— Товарищ командующий, началась война! Бомбят аэродромы!

Растерянности не было. Мозг работал четко, аналитически: «Внезапное нападение. Видимо, массированный удар по передовым аэродромам. Надо выяснить обстановку. Главное, организовать отражение». Он быстро придвинул телефон:

— Слюсарев! Срочно на аэродром! Вылетаем на КП в Тернополь!

На выходе из штаба он задержался возле дежурного, посмотрел на часы: «Какая рань! Жаль будить». Потом взял телефонную трубку:

— Алло, Соня, ты особенно не волнуйся, но мне срочно нужен мой чемоданчик для поездки. Я сейчас заскочу, и сами собирайтесь на дачу… Да, да, началась, но это ненадолго. Мы управимся быстро, не волнуйся! Вернемся с победой! Иначе быть не должно!

Монино — Москва, 1977 год

Уважаемый читатель, книгу, которую вы только что прочитали, написал не профессиональный писатель, а летчик Михаил Павлович Сухачев. Это не только его первая книга, но и первое литературное произведение вообще.