Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

Наконец я дома. Сразу не лечь, еще переполнен впечатлениями. В час дня ложусь спать.

Просыпаюсь — не понять когда. Часы стоят. Звоню Лихареву. Отвечает его жена: он уехал вчера в освобожденный Дудергоф. Звоню Прокофьеву. Он уехал сегодня в Красное Село. Время — одиннадцать вечера. Пока я спал, по радио были сообщения о соединении армий, о взятии Стрельны, Лигова (Урицка), поселка Володарского, многих других деревень и сел. Был приказ Мерецкову по поводу взятия Новгорода, Москва салютовала волховчанам.

А во вчерашней сводке кроме Красного Села и Ропши перечислены Петергоф, Константиновка, Финское Койрово, Большое Виттолово, Александрова, Волосово, Горская, Гостилицы и много других освобожденных пунктов.

Затапливаю печку, сажусь за письменный стол…

21 января

К семи утра я в редакции «На страже Родины», чтобы ехать в Петергоф. Но транспорта нет. Мне сообщают неожиданную новость, которая заставляет меня сразу же поспешить к Дворцовой площади.

Зимнее туманное утро. На изъязвленной обстрелами площади, как на шершавой ладони, — вещественное доказательство обвинения: те самые пушки, которые еще день-два назад несли смерть детям и женщинам Ленинграда и которые никогда больше не выпустят ни одного снаряда… На том месте, где недавно разорвался немецкий снаряд, стоят, будто пойманные и окаменевшие звери, два огромных мрачных орудия. Их привезли из-под Красного Села и выставили на обозрение ленинградцам.

Это первые экспонаты необыкновенной выставки трофейных дальнобойных орудий. Их встанет здесь много, когда будут разминированы поля, по которым нужно перевезти подбитые в бою гитлеровские «берты». Их будет еще больше, когда исправные, повернутые сейчас против немцев мортиры и гаубицы выпустят на головы своих бывших хозяев весь запас трофейных снарядов.

Пока их здесь две, и между ними на снегу лежит массивной тушей снаряд, над которым склонились столпившиеся прохожие.

Разговоры:

— Ну, хорошо! Из каких же это? Пушечки!..

— Снаряд, самое главное — снаряд!..

— Ну как? Нравится? Теперь-то легче стало!..

— Гаубица. Эт-то пушка! Вот он угощал Ленинград-то чем…

Веселая девушка в ватнике читает вслух надпись, выгравированную на алюминиевой привинченной к снаряду табличке:

— «Неразорвавшийся снаряд 406-мм гаубичной батареи на железнодорожной установке в районе Пязелево Х-20190. У-54415. Батарея обстреливала огневые позиции 3-го Ленинградского контрбатарейного артиллерийского корпуса в районе Пулковских высот».

— Ну, теперь наши его угощают, паразита! — радостно добавляет старушка в платке. — Такими обстреливал нас! Сумасшедшее дело!

— А вот посмотрите на гаубицу! — кричит голубоглазый парнишка в стеганке и кепке. — Здорово наши артиллеристы ее подбили! Прямое попадание в ствол! Это ж надо попасть! Ведь она километров за двадцать стояла! Такие на тридцать четыре километра бьют!

— Откуда ты знаешь? — улыбаясь спрашивает парнишку лейтенант-артиллерист, разглядывая вместе с женщинами и детьми зияющую, ощеренную стальными лоскутьями пробоину в стволе орудия.

— А как же не знать? — горделиво ответствует юноша. — Я ведь слесарь на оборонном заводе, у меня медаль, такая же, как у вас… — И обернувшись к гаубице: — Вот надпись: «Шкода, 1936». Это немцы у чехословаков забрали. Сто пять миллиметров! Я все системы знаю.

— Как тебя звать?

— Быстров Евгений Николаевич!

— А сколько тебе лет?

Тут знаток артиллерийского дела чуть-чуть смущается.

— Четырнадцать! — тихо отвечает он. И как бы оправдываясь: — Ничего, я из такой и сам бы по немцам дал!

— А я, — пробиваясь к орудию сквозь толпу, выкрикивает утирающая платочком слезы пожилая женщина, — если бы у меня — были силы, я эту пушку на спине сама бы приволокла сюда. Изуверы проклятые!

На второй пушке выставлен огромный, на деревянной подошве, валяный немецкий полусапог. В таких сапогах у немцев стоят в мороз часовые. Мальчик разглядывает сапог, смеется:

— Сапог-то фрицев! Модельный! — Берет его в руки, потряхивает, ставит на место: — Килограммов шесть будет! Это — артиллеристы. Они далеко не бегают, вот такие и носят…

— Теперь без сапог побежали! — смеется кто-то.

Вторая пушка — 220-миллиметровая мортира с маркой «Шнейдер Крезо», кургузая, темно-оливковая.

— Какими конфетками угощал! — восклицает молчавшая до сих пор женщина. — Это — шоколадинка! Ну, теперь наши его угощают, ах ты…

Она ругается.

К мортире подходит ватага детей. Они из соседнего деточага № 20 Октябрьского района. Разглядывают то орудие, которым, может быть, убиты на ленинградских улицах их сестры и матери.

— Значит, теперь немец не будет по нас из него стрелять?

— Не будет, Танечка!

— А его самого тоже приволокут сюда? — не унимается семилетняя Таня.

И девушка в меховой шубке взволнованно отвечает не ей, а всем окружающим:

— Самого бы фашиста сюда! Единственное, чего я хочу, — тут его на площади судить и повесить!..

Таня Петрова, Юра Киселев, Марик Коган… Каждому по семь лет. Половина жизни каждого из них прошла в блокаде!

Народу вокруг фашистских пушек толпится все больше. На несколько минут возле пушек останавливается автомобиль. Из него выходит генерал-лейтенант, дает указания офицерам, где и как поставить следующие пушки, которые привезут сюда завтра. Всего, говорит, будет выставлено полтораста — двести орудий.

Уже половина десятого утра. Весть о пушках на площади быстро разносится по городу. Ленинградцы выскакивают из трамваев, чтобы поглядеть на необыкновенные эти трофеи, чтобы насытиться радостным зрелищем.

…Возвращаюсь в здание штаба. Узнаю: великолепный Константиновский дворец в Стрельне, построенный архитектором Микетти в 1720 году и перестроенный Воронихиным в 1803 году, разрушен, от него остались голые стены. Старинный собор превращен гитлеровцами в конюшню. Историческая Мальтийская капелла разграблена — не осталось ни одного украшения на алтаре и на стенах. Поселок Володарского фашисты приспособили под артиллерийские огневые позиции, с которых обстреливали Ленинград из дальнобойных пушек. Эти пушки были скрыты в капонирах, уподобленных бревенчатым срубам дачных домов и поставленных впритык к дачам. Значительную часть поселка гитлеровцы в последние часы своего владычества сожгли. Крупный железнодорожный узел Лигово (Урицк) разрушен, в нем нет ни одного целого дома, все станционные постройки превращены в груды мусора и кирпичей, полотно железной дороги взорвано, шпалы сняты… Немецкий гарнизон Урицка был изолирован и в жестоких уличных боях уничтожен полностью. Могилой для немцев стали и поселок Володарского, и Стрельна…