Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

Через несколько дней по пути, проложенному «Зотовым», пойдут пароходы, баржи, катера восстановленного невского судоходства. Путь из Ленинграда в Ладогу будет свободен для кораблей!

Скорее в бой! Взятие Кутерселькя. Вдоль побережья. Сокрушение Северной крепости. Сквозь линию Маннергейма. В час штурма. Выборг, 20 июня. Солнце всходит над Выборгом

(Карельский перешеек. 14–21 июня 1944 г.)

14 июня

Наступление 23-й армии началось 10-го. Я был в командировке, вернулся в Ленинград на четвертый день наступления, и сразу же, сегодня, — на фронт вместе с Ильей Авраменко. Давно знакомая Каменка — «город нор», трехлетний передний край. Несуществующий Белоостров: из руин его домов и фундаментов давно сделаны дзоты, доты, блиндажи, целые форты, теперь совершенно обесформленные. Только от вокзала остались куски, по которым можно представить себе прежние формы здания.

Северный берег реки Сестры — финский передний край — истолчен бомбежкой и снарядами. Бревна, доски — в щепе, укрепления превращены в труху. Траншеи завалены, многих не определить Лес иссечен, остались голые, мертвые, изорванные осколками стволы без ветвей. Сплошь — сомкнутые, входящие одна в другую воронки. Трупов уже нет — убраны. Лоскутьев, ошметок, обломков — много.

Несколько девушек в платьях яркоцветных и легких бредут по этому полю боя, бесстрастно освещенному летним утренним солнцем.

До разбитого, пожженного, разбомбленного Оллила преодолеваем глубокие ухабы, ехать трудно: воронки плохо засыпаны, земля оседает.

За передним краем — природа берет свои права. Начинается финский тыл. Разбитые снарядами, но необесформленные и необесцвеченные дачные домики перемежаются с уцелевшими. Буйная зелень, полевые цветы. Яркие сады, лес. Приморское шоссе становится ровным и гладким, редкие ямы от снарядов тщательно заровнены. Мирный пейзаж прерывают только погорелые и разбитые дома, доты, дзоты, колючая проволока, надолбы. Слева — голубые воды Финского залива, просвечивающие сквозь ветви. Колючая проволока тянется вдоль всего берега.

Куоккала. [54]Пепелище репинской дачи, на досках перебитых ворот крупные отдельные буквы слова «Пенаты». Фотографирую их.

Быстро доехали до Териок.

С утра (и весь день) голубое небо затемнено тучами наших самолетов, помогающих артиллерии, пехоте, танкам громить мощные укрепления врага. Бомбардировщики налетают волнами, один за другим. Грохот бомбежки непрерывен, кажется, будто впереди выколачивают сотни исполинских ковров. Словно опоясанная цепью бесчисленных действующих вулканов, линия фронта обозначена клубами извергающегося над лесом дыма. Идет бой за прорыв второй линии обороны.

Сходим с машины, стоим на перекрестке дорог. Высоко в небе — аэростат наблюдения. Три «мессершмитта» внезапно атакуют его. Грохот зениток. Вокруг аэростата белые и черные клубки разрывов зенитных снарядов. Завывание моторов «мессеров». В первом заходе они отбиты зенитками, доносится стрекот их пулеметов. «А все-таки собьют его, ведь собьют, сволочи!» — восклицает какой-то командир. Смотрим: «мессеры» кружатся. Аэростат вспыхивает огромным красным языком пламени, валится вниз, сгорает весь в воздухе. Зенитки грохочут, «мессеры» завывают, туча черного дыма растягивается в голубизне солнечного неба. Из тучи и пламени вываливается вниз что-то маленькое, девственно белое. Это — раскрывается парашют, чудом не загорается и медленно, обидно медленно, — потому что «мессеры» новым заходом бьют по нему из пулеметов, — спускается с наблюдателем, не знаем — живым или мертвым?

Подбитый зенитками, один из «мессершмиттов» падает в лес.

Вот, война! Всё — просто. Было, и будто не было. А ведь это происходил бой!

Оставив чужую машину, выходим к морю, на самый берег, сквозь примятую колючую проволоку заграждений, по перекинутым через них доскам. Пляж. Валуны. Гладь воды. Гул самолетов, непрерывно Летящих над нами, неподалеку пикирующих и сбрасывающих свой груз. Нам видно: бомбят Мятсякюля и всю полосу леса от него в глубь берега и дальше. Извержения взрывов, черные, серые, рыжие. Извержения воды, от бомб, попавших в залив, — белые. Частота разрывов такова, что пауз нет. Эшелон за эшелоном — по девять, по восемнадцать, по двадцать семь и больше самолетов зараз. Отбомбившиеся возвращаются, проходя и морем, и лесом, и прямо над головой. Морская авиация уходит за Кронштадт, прочая — на все другие аэродромы.

Мы вышли на шоссе. Круто тормозит мчащаяся «эмка». Из нее выпрыгивает спецкор «Правды» Л. С. Ганичев. В машине — М. Ланской из «Ленинградской правды».

Берет меня и Авраменко в свою «эмку».

Дорога к Райволе. Масса машин. Наконец — пробка. Тяжелая, огромная пробка. В ней — танки, самоходные орудия, грузовики «студебеккер», полевые кухни, телеги обоза… Справа и слева — стены соснового леса. Податься некуда. Стоим час и больше. Не рассортироваться никак.

Вокруг нас повсюду в лесу идет стукотня: это из орудий бесчисленных батарей вырываются снаряды, летящие на врага. Ломая стволы деревьев, сквозь лесную чащу в бой идут полчища тяжелых и средних танков и самоходные установки, похожие на гневных слонов, устремивших вперед свои хоботы. За танками остаются просеки, такие гладкие и широкие, что по ним можно беспрепятственно ехать на легковой машине.

Становится все интересней. Вот в чаще леса появляется танковый генерал — это командующий бронетанковыми силами фронта. Он делит ватагу танков на несколько потоков. Тут же на дороге ставит танкистам задачу. Танки идут в бой, сейчас же. На машинах сидят автоматчики в зеленой маскировочной робе. Вместе с танками идут саперы, весь лес наполнен движущейся пехотой.

Танки сворачивают с шоссе, и первый проламывает себе обход пробки в лесу, за ним с потрясающим грохотом идут другие.

За танками в пролом, по вмятым в землю соснам, — мы на своей «эмке». Так обогнули пробку.

Обнаруживаем здесь тылы 72-й стрелковой дивизии, ведущей сейчас бой. Где штаб корпуса, никто не знает, он — в движении, должен прийти сюда. Домики. Люди. Трофеи. Ящики. Машины. Бой происходит где-то рядом. Орудия наши бьют по врагу отовсюду вокруг — из лесу, из Райволы, из-за кустов. Бомбежка, гул авиации не прерываются. Мчатся танки. Проскакивают отдельные машины. Выясняем, наконец, где штаб дивизии. «Это за Патрикин-Йоки, за лесопильней, — в гору, налево, белый домик. Километра полтора-два отсюда». Едем до сохранившейся лесопильни. Мост через реку взорван, переправа по плотине только пешком. Чудесное озеро. Мы на взгорке у окраины превращенной в крепость деревни, которую наши сейчас штурмуют. Срабатывает разок-другой «катюша», работают авиация, артиллерия, тучи дыма вскипают рядом над лесом.