Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

18 сентября. День. КП 1-го дивизиона 334-го КАП. Лес у озера Сарко-Ярви

Новые, на этот раз уже незыблемые до начала грядущего нашего наступления рубежи! Враг окончательно остановлен!

И что же?

За всю войну 334-й конноартиллерийский полк полковника Кривошеенко потерял только три орудия!.. Все цело. Все в боевом порядке. Сегодня полк сражается лучше, чем вчера, а завтра будет сражаться лучше, чем сегодня. И так, наращивая опыт, умение, силу, сражаются и будут сражаться дальше все полки, дивизии и армии нашего народа на всех фронтах Отечественной войны… Пока не возьмут с бою победу!

Это и будет конец борьбы советского народа нашего с жесточайшей несправедливостью. И тогда снова станет русский человек мягок душою и добр. А до тех дней кипи в сердцах, жги, не давай покоя душе, святая и неумолимая ненависть!..

Слева — Лемболовское озеро, справа — маленькое озерко Гупу-Ярви, спереди — соединяющая их водная протока. С трех сторон обведенная водой, земля образует как бы полуостров, на котором расположены деревни Троицкое и Симолово, занятые финнами.

Финны хотят отсюда прорваться к Васкелову.

Что ж! Мы опередим их, мы сами ударим от Васкелова, да еще и с востока — с фланга, от Гупу-Ярви. Финский клинышек решено срезать, финнов вежливо, с музыкой, проводить из Симолова и Троицкого. Для этого два стрелковах батальона завтра на рассвете пойдут в наступление, а прощальный концерт финнам будет устроен тремя батареями артдивизиона Андрейчука.

Старший лейтенант Герман Афанасьевич Андрейчук до сих пор воевал неплохо. Под Кирконпуоле, когда его дивизион поддерживал стрелковый батальон Шутова, Андрейчук заслужил орден Красного Знамени, пять недель круглосуточно отбивая атаки финнов и немцев. А когда получил приказ перейти на новый рубеж обороны, вывел свой дивизион в полной сохранности, не потеряв ни одного орудия.

Вот я и приехал сегодня к Андрейчуку, в его дивизион, чтоб понаблюдать, как завтра он будет вести бой.

Андрейчук — чистенький, аккуратный, пожалуй, даже излишне Франтоватый, полон молодого задора, ему все представляется простым и легким.

18 сентября. 9 часов вечера

Наблюдательный пункт 1-го дивизиона 334-го КАП. Блиндаж на опушке мачтового леса, выдающегося клином в болото. На кроне высокой сосны — гнездо наблюдателя. Перед НП — болото, которым позиции финнов. По этому болоту нашей пехоте завтра предстоит наступать.

А позади нас — дорога, по которой мы только что, минут десять назад, пришли сюда из штаба дивизиона, где Андрейчук устроил совещание с командирами батарей, обсуждал с ними план завтрашней операции.

Все — цели, время, количество снарядов, коды, связь и взаимодействие с пехотою — обусловлено. Командиры батарей, зашедшие с совещания в столовую, а затем сюда, на НП, скоро разъедутся верхами по своим батареям, чтоб на рассвете начать бой.

Блиндаж обшит досками. Жарко натоплена печка. Кровать, тахта, стол, керосиновая лампа. Маленькое окошечко, глядящее в ход сообщения. Блиндаж разделен на две половины. Дверь завешена портьерой, сделанной из разрезанного одеяла. За ней радиостанция и полевой телефон, возле них радист и телефонист. Там же их койки и койка адъютанта.

А здесь, где находимся мы, уютно, как в городской комнате. Заливается патефон — нежная музыка. Сидят командиры. Начальник штаба дивизиона лейтенант H. Н. Коськин — широкое, как луна, юное девическое лицо, зачесанные назад длинные волосы… Командир 2-й батареи украинец Иван Васильевич Шмалько — черный, блестящие черные глаза, черные усы, писаный красавец, мужественное, смелое, крупное лицо. Синие галифе, шашка, китель, шпоры. Я знаю, что он в армии с 1937 года, а до этого учился на архитектурном факультете в Киеве. Я знаю о нем, как прекрасно держался он в первом бою, под Кирконпуоле, как вызвал в трудный момент огонь на себя. Он скромен, немногоречив. Другой командир батареи — совсем еще юноша, лейтенант Волков.

…Удар снаряда. Выбито стекло, волна воздуха. Рядом три разрыва тяжелых снарядов. Андрейчук, вскочив со стула, пригнулся к полу. Опять снаряд. Теплой волной воздуха — меня по лицу. Я — на тахте, пишу. Опять три выстрела и три разрыва снарядов — уже перенес… Следующие разорвались дальше. Еще два — рядом. Андрейчук резко:

— Из блиндажа не выходить!

И запустил остановившийся патефон. Еще снаряд. Коськин:

— Надо завесить! Приказ читали, что в лесу финская разведка?

Может быть, финны и бьют потому, что как-либо пронюхали о завтрашней операции?

Командиры перекидываются короткими фразами. Голоса у всех напряженные.

Андрейчук завешивает окно ватником. Еще удар. Опять, дальше. Патефон играет. Я пишу это, ожидая следующих разрывов. В самый разгар ударов Андрейчук — телефонисту:

— Немедленно ужин выслать сюда!

Коськин читает мою книжку, подаренную Андрейчуку. Андрейчук пистолетом забивает гвоздь в косяк оконца, прикрепляя ватник… Вот опять тихо…

Опять стрельба — далеко. И вот — близко… и опять легкая взрывная волна… Снова удар — потухла лампа. Зажгли. Свист и удары снаряда. Опять мигает лампа… Опять… Лейтенант Волков:

— Помнишь, там был тоненький накатик? А здесь — ничего!..

Опять… Патефон продолжает играть. Вот 9 часов 10 минут вечера. Андрейчук:

— Он сюда не бил еще ни разу!

…Шмалько сидит напротив, на кровати, развалясь. Он невозмутим, словно и вовсе не замечает обстрела. А бьют сюда, стараясь накрыть именно нас, потому что, кроме нас, никого нет в этом лесу. Коськин:

— Завтра, если будет лекция, мы услышим много интересного.

Андрейчук вскрыл две банки консервов. Из-за портьеры показывается голова телефониста Янова:

— Связи нет… перебита!

— Послать исправить! — приказывает Андрейчук.

Голова Янова исчезает за портьерой, и слышен его голос:

— Слушаю! Слушаю! Ну что такое? «Страуса» нет?..

Патефон продолжает играть. Коськин поставил пластинку из фильма «Богатая невеста». Шмалько сидит молча, в задумчивости, и Коськин ему говорит:

— Товарищ командир второй батареи что-то, слушая, загрустил!

Шмалько приподнялся, слова Коськина не сразу дошли до его сознания. Вышел из задумчивости, засмеялся:

— Нет, я просто вспомнил, при каких обстоятельствах я смотрел этот фильм!

Разрывы снарядов и мин, гасившие в нашем блиндаже свет, продолжались, перебивая рассказ Шмалько об уже известных мне по другим рассказам действиях его батареи в бою под Кирконпуоле, за которой Шмалько представлен к ордену Ленина. И все-таки мне удалось записать этот рассказ. Окончив его, Шмалько, не дожидаясь прекращения обстрела, распростился со всеми и вышел из блиндажа, чтоб ехать верхом на свою батарею. Лес в этот момент с треском ломался от разрывов тяжелых снарядов. Но Шмалько так просто сказал: «Надо ехать!», что никто не решился посоветовать ему переждать…