Павел Лукницкий - Сквозь всю блокаду

В тот же день, вчера вечером, я провожал в автомобиле «пикап» до аэродрома А. Фадеева и Л. Пантелеева, улетевших в Москву.

Сегодня ночую у Н. Тихонова на Зверинской улице.

Он — тот же, обычный, пожалуй чуть похудевший. Последнее время он избавлен от лишних хождений по городу. После рассредоточения горкома партии и выезда из Смольного всех штабных отделов фронта (разместились в разных районах Ленинграда) опергруппа писателей, работающих в Политуправлении, вместе с отделом агитации и пропаганды переведена в Дом Красной Армии, а самим писателям разрешено работать на дому.

Тихонов сказал, что завтра на правом фланге нашего фронта, за Средней Рогаткой, в одном из полков 21-й дивизии, занимающих оборону под Лиговом, ждут писателей; поедет поэтесса Елена Рывина, и, мол, не соглашусь ли поехать и я? Я, конечно, согласен. Тихонову будут утром звонить, пришлют машину.

9 июля. 6 часов вечера

В 10.30 утра за мной приехал на машине старший политрук Черкасов. С ним я поехал в Союз советских писателей, оттуда — в ДКА, где живет Елена Рывина. Она села в «эмку», и мы помчались на передовые позиции — в 8-й полк 21-й стрелковой дивизии НКВД. Быстро пересекли центр города, выехали в южную его половину. Здесь в Московско-Нарвском районе, за Обводным каналом, громады домов стали крепостями: амбразуры в каждом заложенном кирпичом окне, что ни окно, то — бойница; вид этих многоэтажных домов грозен и башнеподобен.

В южной стороне улицы перегорожены баррикадами, возникающими уже начиная с Социалистической. Они пока еще разомкнуты, в них оставлены узкие проходы, где — для автомобилей, где — только для пешеходов. Чем дальше к югу, тем баррикады встречаются чаще, становятся все солиднее.

Огибая свежие воронки, машина бежит по улице Стачек. Здесь, за Обводным каналом, трамваи уже не ходят, здесь город уже смешался с фронтом. Баррикады и блиндажи, бетонные надолбы и проволочные заграждения переплелись с домами. В огромных корпусах общежитий Кировского завода «вторые эшелоны», и странно, что, сколько ни обстреливают этот район немцы, большинство домов стоят на месте громадами-крепостями, хоть и простреленные, хоть и опаленные артиллерийским огнем.

За Кировским заводом улица Стачек по всему ее протяжению укрыта с правой, «немецкой», стороны стеной маскировочной сети, уплотненной множеством навязанных на нее тряпичных лоскутков.

Едем вперед, патрули проверяют документы. Одетая в шелковое ярко-красное платье, черноглазая, худощавая, похожая на цыганку, Рывина — весела, возбуждена, говорлива, с нею не соскучишься, но и мыслям своим не предашься!

Большие корпуса — реже. Начинаются сплошь разбитые артиллерией деревянные дома или пепелища с торчащими кирпичными трубами. Они оборваны перед Лиговом превращенной в хаотический пустырь, изрезанный ходами сообщения, полосой. В километре дальше, правее, где прогорелый остов завода «Пишмаш» и вышка, — уже немцы. Они превратили руины завода в свой узел укреплений, густо насыщенный огневыми точками. Вышка — немецкий наблюдательный пункт.

А здесь искрошенный рваным металлом парк. В нем блиндажи, укрепления. За ним — тоже открытое поле, до самых немецких позиций, курчавящихся редкой цепочкой деревьев.

Блиндаж командира и комиссара полка — давний, аккуратный. Доски чистенько покрашены зеленой краской. Позиции эти неизменны с осени. Бойцы и командиры, в большинстве пограничники, — человек триста, — собрались на открытом воздухе, в парке, под деревьями, разбитыми минами и снарядами. Я читал рассказы. Елена Рывина — стихи. Бойцы и командиры были весьма довольны.

За обедом (суп да каша) в блиндаже командир полка рассказал о недавней смелой вылазке восьмидесяти бойцов, пробежавших днем полтораста метров от своих траншей к траншеям немцев. Бойцы пересекли это пространство в две минуты и столь внезапно навалились на немцев, что те не успели опомниться и почти не отстреливались. Перебито много немцев, взят «язык». Этот факт — уже значительное событие на фоне полного затишья на Ленинградском фронте. О нем говорят и пишут. Ибо ничего более крупного не происходит. Артиллерийские и минометные перестрелки, поиски разведчиков, действия авиации да боевая круглосуточная работа снайперов-истребителей — это все, что происходит в позиционной войне вокруг Ленинграда.

Обратно, от блиндажа командира полка (расположенного в километре от немцев) до угла Невского и Фонтанки, мы ехали на мотоцикле с коляской ровно восемнадцать минут. Быстрый мотоциклетный ход, знакомые, чистые и почти пустынные улицы, ярко залитый солнцем родной город, ощущение передовой линии, развалины, размеренная обычная походка ленинградцев, резвящиеся дети, гладкий асфальт, милиционеры в белых перчатках на углах, прогуливающиеся парочки, погорелые дома, решето расстрелянных стен и оград, буйная зелень аллей, обрамляющих Фонтанку, дома с бойницами, — все, все это перепуталось, перемешалось, вызвало во мне какое-то возбужденно-бесшабашное настроение, то, при котором ничего в мире нет страшного и даже хочется опасности, — она может только веселить и дополнить ощущение, что пребыванием своим здесь я радостно-доволен. И потом прямо с передовых позиций подкатить на мотоцикле к дверям своего дома, где жил всегда мирной жизнью, — чувство необычайно странное, возбуждающее…

9 июля. 7 часов вечера

И вот я, пусть в разбитой снарядом, разрушенной квартире, но — дома.

Попробую изложить впечатления мои за три дня пребывания в Ленинграде. В первые эти три дня ощущение моего пребывания в городе, моего кровного родства с ним особенно остро. Все впечатления глубоко врезаются в сознание.

Внешний вид города издали, при первом взгляде — обычный летний. Чистые улицы, цветущие сады и парки, на улицах — трамвай, автомобили, прохожие. Но стоит вглядеться пристальней — в каждом квартале разрушенный, разъятый сверху донизу бомбой дом, и другой, скалящий голые стены, сплошь прогоревший (без следов дерева, которое разнесено на дрова), и третий, подбитый снарядом, и другие, просто истыканные язвами, осыпанные осколками снарядов дома.

На асфальте улиц разрушений не видно — каждая воронка очень быстро заделывается, покорёженные пути исправляются. Спустя несколько дней после падения снаряда или бомбы на улицу узнать об этом можно только в каких-нибудь, наверное, существующих записях отдела городского благоустройства да из рассказа тех, кто потерял от разрыва этого снаряда своего близкого или знакомого… Знаю, например: немец недавно прошелся артиллерийским налетом по всему Невскому, но только пельменная в доме № 74, в которой разорвался снаряд (убив несколько десятков людей), зияет дырой. А от того, что произошло, когда другой снаряд попал у Московского вокзала в переполненный пассажирами трамвай, — следов никаких не осталось.