Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт

Игра в домино с тех пор так и не состоялась.

Тогда не было игрушек «по моим рукам», а кукол я не любила потому, что ничего не могла делать с ними руками, разве что таскать их за одну ногу.

Больше всего мне нравилась играть с двоюродным братцем Серегой. Он переворачивал два стула перед моей коляской — это была кабина автобуса. Я брала хозяйственную сумку, надевала ее на шею и начинала голосить, изображая кондуктора. Сам Серега был шофером, но иногда превращался в пассажира, которому я вручала билет. После нашей игры бабе приходилось убирать по всем комнатам разорванную на билетики газету.

* * *

Странно в те годы вели себя врачи. Они милостиво оставляли жить детей-инвалидов, но совсем ничегошеньки для них не делали. А ведь ребенок-инвалид — это не домашняя зверюшка, а человек. И ни в коем случае нельзя считать, что если он накормлен, помыт и одет, то миссия по уходу и воспитанию выполнена.

Врачи почему-то уверяли родителей, что мой паралич после двенадцати лет сам собой пройдет, и родители верили в это. Волшебная фраза «паралич пройдет сам собой после двенадцати лет», повторяемая на все лады, в конце концов, усыпила их бдительность. И вместо того чтобы как-то противостоять моему заболеванию и не давать ему прогрессировать, родители ровным счетом ничего не делали. А болезнь брала свое, после пяти лет координация движений резко ухудшилась. И если до того родители были уверены, что я подрасту и начну держать в руке ложку, а может, и вилку, то после пяти лет эта уверенность испарилась.

Повторное обращение к врачам и обследование закончилось диагнозом «необратимое поражение ЦНС» с пояснением «она никогда не поправится».

И меня отдали в специализированный детдом ввиду полной бесперспективности.

А надо было всего лишь переступить через ложный стыд, что ребенок у них не такой, как все дети, что нуждается в большем уходе и медицинском внимании.

Да и нужны были не столько медицинские услуги, сколько бытовая сообразительность. Ну что стоило моим родителям постелить на пол дедов тулуп, положить меня на него и оставить одну? Я бы рано или поздно начала садиться сама, а потом, может быть, попыталась бы встать. Ведь у меня же был интерес к движению!

Если б они хоть разок задумались, на какую страшную зависимость от окружающих обрекают меня своим равнодушием! Парализованные люди понимают, что такое каждую секунду сознавать, что твое тело ничегошеньки не может сделать само, а твой дух игнорирует это и требует для себя жизни. Укладывание на тулуп и оставление в одиночестве могут кому-то показаться безжалостным приемом. Но много ли жалости они проявили ко мне, сдав в детский дом для инвалидов? Кстати, именно там, брошенная без присмотра, я и научилась самостоятельно садиться.

Моя мать или баба могли бы вечером делать мне лечебный массаж, если бы их кто-то этому научил, невелика премудрость, сегодня эти курсы массажа и инструктажа для родителей детей-инвалидов проводятся повсеместно. Но они не думали об этом, а ждали чуда.

Самостоятельная прогулка

Мне строго-настрого запретили выходить в ходунках за ворота потому, что по дороге целый день туда-сюда сновали грузовые машины. Однако запрет перестал существовать, как только я научилась сама откидывать на воротах крючок.

Было пять часов вечера, дед вернулся с работы пораньше.

Я увидела его, когда он подходил к воротам.

— Ой, дедка пришел! — радостно завопила я на весь двор.

Дед открыл ворота, зашел во двор и поймал меня вместе с ходунками, летящей прямо на него со всех ног.

— Эх, Томка... И когда только ты у нас без ходунков научишься бегать? — горько вздохнул он.

— Дедка, пойдем, погуляем по дороге, — запищала я просительно.

— Немного отдохну, и погуляем, — пообещал дед. Он ушел в дом, а я осталась возле ворот.

За оградой собралась компания подростков, пацаны натягивали вдоль дороги веревку, собираясь что-то соорудить. Я наблюдала за ними, пока они крутились возле наших ворот, но потом отошли подальше. Покрутила головой, глянула вверх и зацепилась взглядом за крючок. Раньше я не могла достать до крючка, хотя мне до ужаса этого хотелось, ведь я видела, что за воротами бегает малышня, даже младше меня. Оглянувшись, чтобы убедиться, что баба не видит меня в окно, я потянулась к крючку. И не поверила своим глазам — пальцы доставали до крючка! Ощутила радость и гордость. Во-первых, оказывается, я здорово подросла, а во-вторых, вспомнила... Однажды, когда я глазела на прохожих, мне почудилось, что если я в ходунках пробегусь по дороге, то обязательно начну бегать без них, исключительно на своих ногах.

Откинув крючок, я открыла ворота и выпорхнула (насколько этот глагол применим к моему передвижению в ходунках) на дорогу. Но у обочины дороги была колея, и я намертво застряла в ней. Меня окружили гулявшие дети. Они с интересом рассматривали меня, а я их. Наверное, я тогда впервые почувствовала себя жутко неуклюжей. Но дети смотрели доброжелательно, кое-кто даже подбадривал, потому что я им помогала дразнить нашего общего неприятеля — соседского рыжего мальчугана Валерку. Я громче всех орала этому бедняге вслед «Валера-холера!».

Хоть и интересно было очутиться за воротами, но я с опаской оглядывалась по сторонам, не едет ли машина. И намеревалась осуществить задуманное — пробежаться по дороге. Я дергала ходунки, но они намертво застряли в колее. А тут еще у подростков, мастеривших неподалеку, что-то хлопнуло, и над моей головой пролетела обгорелая веревка. Я не успела ничего сообразить, как дедка уже затаскивал мои ходунки за ограду.

— Томка, кто тебе помог ворота открыть? — строго спросил дед.

— Ой, дедка! Я теперь сама умею их открывать, — похвасталась я.

— А кто тебе разрешил их открыть? — еще строже спросил дед.

— Больше не буду, — заныла я.

— Так и быть, прощаю тебя, — сказал дед, прижав меня к себе.

— Дедка, давай расскажем всем, что я выросла, — предложила я.

— Обязательно расскажем, что моя внучка выросла, — согласился дед и понес меня в дом.

Дедушкины абрикосы

Уж не знаю, за что меня так любил дед. Однажды осенью родители собирали выкопанную картошку и, прежде чем ссыпать ее в подполье, решили просушить на чердаке. Когда разложили всю картошку, дед взял Серегу с собой на чердак, чтобы показать местность с высоты. Серега забирался по лестнице, а дед его только страховал, чтобы не упал. Когда они спустились, я завопила на весь двор:

— Папка, я тоже хочу на чердак!

— Никуда тебя не потащу! Ты что, не видишь, что я устал? — заругался отец.

— Немка! Как тебе не стыдно? У Сережи папы нет, вот деда и хочет научить его по лестнице ходить, — попыталась пристыдить меня мать.

Дед подошел к моей коляске, вынул меня, посадил на плечи и стал забираться по лестнице. Я чувствовала, как рука у него дрожит от напряжения.