Сергей Бояркин - Солдаты Афганской войны

И вот поздно вечером Иванов с Рожковым направились в центр Академгородка. Там красовалась, перемигиваясь гирляндами-лампочками, новогодняя елка. Рядом с ней находилась высокая ледяная горка, с которой в дневное время каталась детвора.

По пути, чтобы сделать подходящую травму, Иванов хорошенько двинул головой о кирпичную стену торгового центра.

— Чуть череп не расколол, — прощупывая макушку пожаловался Сергей. — Кажись, что-то есть… Вот шишка образовалась. Иди вызывай скорую!

Рожков зашел в телефонную будку, набрал «03» и, подделывая свой голос под взволнованный, затараторил:

— Здесь человеку плохо… Лежит… У горки возле торгового центра… Не знаю. Видимо катился с горки и упал.

Когда появилась скорая, Иванов лежал без движений, изображая бессознательное состояние. Его загрузили в машину и увезли в больницу.

Почти каждый день мы приходили проведать «больного». Забившись в дальний угол коридора, мы курили и смеялись, слушая как Иванов морочит головы ничего не подозревающим врачам, как он втихаря выбрасывает все прописанные таблетки, порошки и микстуры, как ему каждый день колют уколы.

— Терпи, — подбадривали мы Иванова. — Отступать уже некуда! Другие, вообще, месяцами в психушке проводят — косят под «дураков».

— Точно! Главное, чтобы признали дебилом — тогда и универ кончить можно!

— А как же — наука требует жертв!

Иванов пролежал в больнице недели три, а потом долго и настойчиво ходил в поликлинику с жалобами на головные боли. И как венец его стараний уже к майскому призыву он получил долгожданный «белый билет».

…Часа через два бутылки опустели. Приятели веселой толпой подняли меня на руки и как героя понесли по коридору из общаги:

— Э-э! Не так, не так! Неправильно несем! Разворачивай! Ему так не видно! Надо ногами вперед!

С шумом и хохотом вынесли мое тело из дверей общежития ногами вперед. На крыльце поставили на землю:

— Пиши нам, если парашют раскроется! Не забывай!

— Конечно, напишу! Ну, до встречи через два года! — и, крепко пожав всем руки, я заспешил на автобусную остановку.

5 мая 1979 года. Вся семья поднялась рано утром. Недовольно ворча, мать возилась на кухне и собирала в сумку съестное, а отец, взяв ручную машинку, приступил к стрижке. Тогда было модно носить длинные волосы, чуть ли не до плеч, и я не отставал от моды. Но машинка стригла плохо, и потребовалось около получаса, прежде чем уши увидели свет, а голова превратилась в щетинистую тыкву.

Время уже поджимало. Наспех в нервозной обстановке поели и вместе с родителями и братом на трамвае поехали на сборный пункт. Родители были злые и все время меня ругали:

— Какой же ты все-таки несобранный! Не подготовился! Все оставил на последний день! Может, хоть в армии из тебя человека сделают!

На сборный пункт кировского военкомата мы прибыли точно ко времени, указанному в боевой повестке. Там в окружении родственников и друзей уже толпились призывники: матери утирали слезы и совали еще денег на дорогу, приятели пыхтели сигаретами и подшучивали, а подружки обещали ждать и регулярно писать письма.

Но вот вышел офицер и прокричал, чтобы услышали все:

— Пятая команда, строиться! В одну шеренгу становись!

Мы, будущие десантники, побросали окурки и, закинув за спину сумки со съестными припасами, заспешили на построение — все одинаково лысые, по-бродяжьи одетые. Офицер по списку провел перекличку и, убедившись, что никто не сбежал и в строю нет особенно пьяных, скомандовал садиться в стоящий рядом автомобиль ГАЗ-66 с тентом, а сам залез в кабину.

Толпа провожающих загалдела, замахала руками, крича напоследок самое важное:

— Как приедешь — сразу напиши, как добрался!

— Кушай там хорошо — поправляйся!

Выдался пасмурный, холодный день. Чуть моросил еле заметный дождик. Машина, разгоняя лужи, осторожно выехала на широкую дорогу и, набирая скорость, понесла нас все дальше от военкомата. А провожающие неотрывно смотрели вслед машине. Кое-кто, с влажными от нахлынувших эмоций глазами, все махал и махал на прощание.

Машина ехала по знакомым улицам Новосибирска в первый пункт назначения — областной сборный пункт — небольшое двухэтажное здание с двориком, окруженное со всех сторон высокой кирпичной стеной. В народе его прозвали «холодильник» в честь названия ближайшей остановки транспорта.

Сборный пункт как крепость постоянно осаждали толпы провожающих. На территорию пункта никого не пускали, и они, чтобы еще раз увидеть своего новобранца, выстраивались у редких щелок по краям добротных металлических ворот в небольшие очереди-толкучки, поторапливая тех, кто задерживался. Но мощная каменная стена и крепкие ворота наглухо отделяли призывников от их друзей и родственников, а стволы деревьев, которые росли у стены, были густо смазаны солидолом, чтобы на них не карабкались зрители.

Пункт служил перевалочным местом, где формировались группы на поезда и самолеты для дальнейшего следования к месту службы. Прибывающие со всей области новобранцы размещались в помещении, где в два яруса были установлены нары без всяких постельных принадлежностей. Периодически нас изгоняли из помещения наружу на часок-другой в надежде, что вслед за нами уйдет и устоявшийся там спертый воздух. Но вонь покидать казарму не желала, зато к ней после таких проветриваний, присоединялся холод, а как раз в тот день резко похолодало, дул сильный пронизывающий ветер и даже посыпал снег.

Многие болтались здесь в ожидании своего рейса по нескольку суток, а иногда и недель — срок достаточный, чтобы сформировались временные коллективы. По противоположным сторонам нар кучковались две группы приблатненных парней. В одной группе гнусавым голосом под гитару часами распевали уличные песни; в другой — травили байки, периодически взрываясь и давясь от смеха.

С первого взгляда там выделялись их вожаки: сидящие в самом центре независимые нахальные амбалы. В один из моментов эти группы чуть было ни сцепились. Но обошлось: силы у каждой из сторон были где-то равные, и потому до потасовки дело не дошло. Бугаи, не сходя со своих мест, поорали матом, пригрозили, что поубивают друг друга, на том и успокоились.

От греха подальше я вышел в коридор перекурить: быть втянутым в драку мне совершенно не хотелось. А место, чувствовалось, здесь было очень даже небезопасное. Рассказывали всякое. Кто-то прослышал от работавших тут офицеров, что в предыдущий призыв здесь непонятно за что убили парня. Ночью его спящего зажали и длинной вязальной спицей прокололи под ребрами вверх — прямо в сердце. Это случилось под конец призыва, когда дошла очередь до стройбатовских команд. В такие войска помимо имеющих слабое здоровье отправляют все хулиганье: тех, у кого были приводы в милицию. Говорили, что убийц даже не пытались искать — ведь следствие могло сорвать призыв. А тут целый поток призывников — сотни каждый день меняются: постоянно одни приезжают, другие уезжают — где их сыщешь по всему Союзу?