Сергей Бояркин - Солдаты Афганской войны

Не прошло и недели, как получил «боевое крещение» и я. В тот день меня угораздило по нужде забежать в ротный туалет. Не успел я приблизиться к одной из кабинок, как меня тормознул капрал из соседнего взвода (еще пару недель назад он сам был курком):

— Стоять! Куда прешь? А-а?

Я мгновенно понял, что мое появление здесь неуместно. Капрал надвинулся на меня вплотную и, не вынимая сигареты изо рта, скомандовал:

— Позу десантника, принять!

Тогда я еще не знал, что в просторечие эта поза имеет более короткое название «раком», однако времени на размышления не было, поэтому, полагаясь на интуицию, я слегка наклонился, прочно ухватив правой рукой воображаемое кольцо парашюта, а левой — его лямку, как бы готовясь к десантированию. Капрал меня поправил, значительно усилив наклон, и тут же втянул по шее так, что в голове зазвенело и просветлело.

Так мне было втолковано, что сортир в армии служит для того чтобы его до блеска драили и в таком виде передавали от одного наряда другому. Пользоваться же этим благородным заведением по прямому назначению и в любое время имеют право только сержанты и офицеры, а курсанты — только в определенные часы после подъема и перед отбоем. В остальное время нам приходилось бегать через плац в лесок.

Вскоре я повстречался со своим приятелем — мы вместе с ним ехали сюда в поезде. Наши пути разошлись когда его определили механиком-водителем, и он попал в другую роту. И вот только сейчас, в перерыве между занятиями, в курилке мы случайно увиделись и обменялись своими первыми впечатлениями. Вид у него был мрачный.

— Не армия, а какой-то дурдом, — первым пожаловался я. — С сержантами нам не повезло — попались как на подбор — одна мразь. Ни одного нормального нет! Все только и могут — орать да командовать. А чуть что, сразу бьют.

— Да-а, — печально протянул мой приятель. — У нас вообще звери. Мне уже сержант зуб выбил, — он показал зияющий проем между зубов. — Козлы!

— Ничего себе!.. Вот гады! А знаешь, ты расскажи командиру роты — он им устроит. Это же не просто рукоприкладство, а нанесение телесных повреждений! Тут в суд можно подать!

— Да ну их… Даже если и посадят его — что изменится? Мне же хуже и будет. Другие сержанты совсем прибьют. Я уж молчу — здесь правду не найдешь… Тоже мне, насоветуешь! Его накажут?! Жди! Ты что, еще не понял здешних порядков?

Армейские порядки мы усваивали быстро, так как учителей у нас было достаточно, и методы обучения они применяли самые простые и очень доходчивые.

Сразу же я начал воспринимать всех своих командиров как надсмотрщиков, которые всегда торопят и не дают опомниться с подъема до самого отбоя. Приказы отдаются со злым лицом криком, богато украшенным матом. Причем, в конце каждого предложения, уважающий свое звание командир, непременно полной грудью гаркнет как из пушки прямо в лицо: «гА-А!»

— Что за вид, падло?.. гА-А!!!

От этого гортанного «гА-А!» прошибает все сознание, подавляется воля. Сразу чувствуешь себя бесправной скотиной. Этот широко распространенный прием — отдавать приказы так называемым «командирским голосом» — всегда на вооружении у сержантов.

В нашем взводе заправляло трое сержантов — три командира отделений: заместитель командира взвода Сакенов — казах из Алма-Аты — отслуживший полтора года; Шлапаков, отслуживший год (между собой курки их называли Сакен и Шлапак), и Стрепко — вчерашний курок, отпахавший только полгода.

Командиром нашего взвода был лейтенант Жарков. Не прошло и года как он окончил рязанское десантное командное училище. Высокий, стройный — с фигурой Аполлона, всегда подтянут и всегда улыбается. Лицо пухленькое, щечки чистые, как у юноши, горят. С такими внешними данными он был просто неотразим для женщин. Здесь, в учебке, он женился уже во второй раз, сразу же найдя себе местную, очень симпатичную медичку.

Что сержанты в целях поддержания дисциплины бьют курсантов, Жарков знал и поощрял. И уж если лично ему хотелось кого воспитать, то делал он это легко и непринужденно — вызывает провинившегося из строя и говорит:

— Ил-76 идет на посадку.

Курсант разводит руки назад словно крылья самолета, подается головой вперед и гудит:

— У-у-у!..

В это время навстречу головной части самолета с размаху двигается кулак лейтенанта. От резкого столкновения рев самолета мгновенно стихает:

— Есть посадка! Встать в строй!

Этим командирам и предстояло в течение полугода сделать из нас настоящих солдат.

На гражданке мои знания о службе были сильно ограничены, и тогда я наивно полагал, что хороший солдат, это тот, который метко стреляет, хорошо знает военное дело, физически крепкий, находчивый, смелый и обязательно — надежный товарищ. Именно такими: веселыми, дружными и смекалистыми — их всегда изображали в фильмах и телевизионных передачах. Но как только я сам залез в шкуру солдата, вся эта чушь сразу же и навсегда была выбита из моей головы. Я понял, что моральные качества здесь никого не волнуют вообще — лишь бы хватало здоровья работать. От нас требовали только одного — полного повиновения. Сделать воина послушным, а значит — вытравить из него всякие проявления личности — задача не из легких, но здесь, в армии, эту задачу всегда решают с успехом.

Процесс формирования защитников Отечества был для нас мучительным и трудным. Как тяжело расставаться со свободой, особенно в первые дни! Как тянут к себе еще свежие воспоминания о Гражданском мире! Но жесткая реальность, давя своей необратимостью и безысходностью, вступает в свои права.

Военные специалисты хорошо отработали свою методику по превращению гражданского человека в образцового солдата, каковым по их мнению является тупой бессловесный исполнитель, готовый выполнить любую команду командира. Стержень всего — муштра.

У несведущего человека — кто не служил рядовым — представления о муштре весьма ограничены и примитивны. Эти представления, как правило, сводятся к обычной строевой подготовке. Со стороны может казаться, что эти часовые хождения строем нужны для парадов, чтобы колонны красиво печатали шаг. Вовсе нет! Строевая подготовка — это прежде всего начальный, но очень важный этап в становлении солдата. Неспроста, когда прибывают новобранцы, то перво-наперво их начинают усиленно водить строем — тут без этого не обойтись.

Времени на строевую подготовку никогда не экономят. От этого монотонного топанья человеческое мышление понижается до самого примитивного уровня — только достаточного, чтобы в нужный момент дружно опустить ногу. Когда целыми часами топчешь плац во всех направлениях под счет: «Р-рас, два!.. Левой! Левой!.. Р-рас, два!.. Левой! Левой!..» — то голова уже ни о чем более высоком думать не может, тело автоматически повинуется только командам, чувства и сознание притупляются.