Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Багратион, предписывая все эти меры, действует так, будто Дунайские княжества уже вошли в состав Российской империи и их судьба давно решилась. Примечательно и то, что главнокомандующий ведет себя как полновластный наместник в колонии, предпринимает попытку изменить существующую традиционную систему управления, преследуя две цели — бесперебойное снабжение оккупационной армии всем необходимым и установление «правильного и справедливого», с российской точки зрения, порядка. Образцами для требуемых изменений являются, по мысли Багратиона, институты власти Российской империи — а это, скажем сразу, образцы далеко не идеальные. В действиях командующего есть известный идеализм и вполне искреннее желание установить правду на земле с помощью военной дисциплины. С теми же целями использовался и сыск. 12 февраля Багратион предписал генералам А. Н. Бахметьеву и Ф. В. Назимову возглавить комиссию по расследованию злоупотреблений валашских бояр, в первую очередь Филипеску, и действовать, опираясь на сведения полученных доносов: «…статьи исторжений, злоупотреблений и несправедливостей, содержащиеся в тех бумагах, должны составить предметы исследований ваших»53. Расследование это было обусловлено не столько стремлением водворить порядок и справедливость в Валахии, сколько политическими мотивами, точнее — опасениями, как бы за спиной русской армии не вспыхнул мятеж. В одном из своих донесений Багратион писал, что Молдавия и ее знать безусловно преданы России, тогда как валашские бояре почти не скрывают протурецких настроений, жалеют о вольготном для них режиме османов, причем Филипеску выступает как главный проводник этих устремлений. Кончилось это расследование ссылкой в Россию Филипеску и его родственников.

Подводя итог начальной стадии деятельности Багратиона как гражданского начальника, отметим, что он необыкновенно круто взялся за преобразования, которые наверняка не понравились валашской элите (недаром Багратион жаловался на «мух и комаров»), и только отставка не позволила ему довести до конца этот довольно необычный эксперимент.

Уйдя с головой в дела Дунайских княжеств, Багратион и не думал, что оставшееся время его правления уже исчисляется неделями и днями. Одновременно с сербскими делами и реформами в Валахии зимой 1810 года он деятельно готовился к новой военной кампании. По его приказаниям отовсюду стягивали и накапливали провиант и нужные для войск припасы, исправляли дороги и мосты, готовили в огромном количестве средства для переправ и детали понтонных мостов. Напряженно думал Багратион и о плане новой кампании. Он написал пространную записку о будущих военных действиях и передал ее на обсуждение корпусным командирам. Собрав их отзывы, командующий составил окончательный вариант плана и 12 марта послал его императору. Проект Багратиона был, по общему признанию военных историков, новым словом в планировании подобной операции в районе Дуная (впрочем, у предшественников Багратиона вообще не было никаких планов)54. Его можно смело назвать наступательным и весьма продуманным. План Багратиона предполагал наладить переправу через Дунай не в каком-то одном месте, как делали прежде, а осуществить быстрое вторжение в Болгарию одновременно тремя корпусами по трем наведенным переправам: в районе Туртукая — Шумлы, где были сосредоточены основные силы турецкой армии, а также в районах Никополя и Гирсова. Такое наступление лишило бы армию великого визиря свободы действий, вынудило бы его перейти к обороне и даже решиться на столь желанное для русских полководцев генеральное сражение. Кроме того, «единовременное нападение на неприятеля с центра и обоих флангов, — писал Багратион, — должно непременно распространить тревогу, неустройство, страх и беспорядок между турками. Они не в состоянии будут преподавать друг другу помощи, и таким образом можно надеяться одержать над ними большие выгоды». В разделении армии на три части был свой смысл. Как позже писал Кутузов, «против турок безопасно можно с таковыми сильными корпусами вдаваться в отважные предприятия, не имея между собою никакого сообщения. Они по природе своей не в состоянии быть столько деятельны, чтоб быстротою движения совокупных сил подавлять таковые отделенные части. Всякое неожиданное или новое действие приводит их всегда в такое смятение, что не можно предположить, в какие вдадутся они ошибки и сколь велик будет наш успех»55. Главный удар наносился в направлении Шумлы, сюда предполагалось бросить основные силы армии с целью вынудить турок к генеральному сражению.

Анализируя ход закончившейся кампании 1809 года, Багратион косвенно все-таки признавал свою неудачу, но относил ее за счет того, что поздно вступил в командование. Кроме того, армия была распылена на несколько отрядов, которые охраняли возможные пути наступления османов на Малую и Большую Валахию. В новой кампании главная задача командования состояла в том, чтобы вынудить турок к генеральному сражению: «Неоднократные опыты удостоверили, что к миру Порта не может быть принуждена иначе, как разбитием армии верховного визиря». Вместе с тем Багратион замечает, что главной трудностью в этом деле является то, что «Порта приняла систему и наистрожайше подтвердила верховному визирю всемерно избегать генеральной баталии в поле, а держаться в укрепленных местах или в крепких позициях, что самое чрезвычайно затруднять должно операции наши»56. Действительно, новая тактика турок оказалась неожиданной для русского командования, и только Кутузов смог перехитрить турецких военачальников, вытащив их из «раковины».

Любопытно, что в инструкции генералу Исаеву, отряд которого должен был действовать в Болгарии и Сербии, отмечалось, что нужен особый «образ обхождения» с болгарами, «на правом берегу Дуная обитающими». Главное, считал Багратион, не грабить и не озлоблять местное славянское население. В этом был заключен прагматический смысл, ибо «всякое насилие или исторжение, всякое разорение болгарских селений будет переходить из уст в уста и причинит то пагубное для нас последствие, что армия Его императорского величества вместо польз и выгод, от болгар по всей справедливости и по принятым мною мерам ожидаемым, найдет в каждом из них непримиримого врага и неприятеля», так что Болгария «причинит нам более вреда, нежели вдвое сильнейшая армия турецкая». Воинские начальники должны приказать солдатам обращаться с болгарами «братски и дружелюбно, ничего не исключая», так, чтобы «и самомалейшей вещи насильственным образом не брали и не требовали, жилищ, строений, полей, садов и всяких насаждений не разоряли, скота и птиц домашних не отбирали и словом никаких обид и притеснений не чинили». Но и своих солдат полководец, конечно, обижать не хотел, оставлял им место, где они могли бы развернуться: «Что принадлежит до селений турецких и до обывателей магометанского вероисповедания, то сии последние должны все быть военнопленными», а имущество турецкое (с некоторыми оговорками), «какого бы наименования ни было, составляет добычь войска; остается вам только благоразумным образом распорядиться, чтобы по сему предмету не могли происходить раздоры между российскими и сербскими войсками. При взятии турков в плен надлежит строго возбранять отправлять их нагими, а следует оставлять каждому одне сапоги, шаровары и куртку или что имеет». И здесь не излишняя на войне гуманность, а расчет: «…ибо в противном случае казна же должна Употреблять немалые удержки на их одеяние»57.