Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Генерал-лейтенант Михаил Михайлович Бороздин также слыл знаменитостью в русской армии. За свои 45 лет он многое повидал на свете, но главная его слава была связана с Италией. С 1799 года вместе с Черноморским флотом он участвовал в войне с французами на Средиземном море, в Неаполе и Палермо формировал для неаполитанского короля гвардию. Долгое время был комендантом русских владений в Средиземном море — острова Корфу и Ионического архипелага.

В весенние месяцы 1812 года Багратион был серьезно обеспокоен положением русских армий. Он подолгу сидел над картой, размышляя о положении своей 2-й армии, — ведь она находилась довольно близко от границы с Варшавским герцогством. Через свою агентуру Багратион стал получать сведения, что на ближней к нему дороге Варшава — Брест начинают скапливаться значительные силы противника. Из писем и донесений, приходивших с границы и от агентов, вырисовывалась грандиозная и устрашающая картина сосредоточения огромной французской армии, усиленной войсками со всей Европы. В начале июня Багратион читал в донесениях и аналитических сводках следующее о составе формирующейся против России Великой армии: «Немецких войск Рейнского союза суть: баварских 30 000 (человек)… баденских 10 000, виртембергских до 16 000, саксонских 30 000, вестфальских 25 000, австрийских 30 000… прусских 40 000, а от маленьких князей немецких около 15 000». А еще были многочисленные польские войска и, наконец, собственно французская армия под командой прославленных маршалов во главе с военным гением всех времен и народов… «Сила французской армии со всеми союзниками полагается в 400 т[ысяч] человек». Эти цифры казались в те времена нереальными, фантастическими, но приходилось верить данным донесений и напряженно думать, как сопротивляться грядущему нашествию.

Багратион был убежден, что изначально позиции, занятые русскими армиями, очень уязвимы при наступлении противника. С одной стороны, армии слишком растянуты вдоль границы и в решительный момент не смогут оказать друг другу помошь.

С другой — войска стоят к границам слишком близко, у них не хватит времени, чтобы уйти от удара неприятеля и сосредоточиться в каком-либо одном пункте. Враг как раз сделает все, чтобы этого соединения не произошло54. В письме генералу П. Палену от 2 июня 1812 года Багратион писал о возможных вариантах действий противника. Читая это послание, мы будто видим, как Багратион медленно ведет карандашом по карте и размышляет: «…Сия последняя колонна может идти из Семятичи на Клещели, что в 45 верстах от границы, но тут Беловежская пуща его останавливает, и дорога тогда идет влево на Бельск и вправо на Высоко-Литовск. Все сии три колонны могут поспевать из-за границы до Бранска и Боцки в два перехода, следовательно, при первом известии о приближении неприятеля чрез выше помянутые пункты, полки казачьи Андрианова и Сысоева отстреливаются и, перешед за реку Нурчек около Бранска, расстанавливают форпосты по границе…» и т. д.55 Это похоже на размышления шахматиста, который анализирует партию, прорабатывает сразу несколько возможных атакующих комбинаций противника и ищет наилучший вариант защиты.

Багратион пишет письмо и военному министру Барклаю в Вильно. У него складывались довольно непростые отношения с Барклаем, что и неудивительно: эти двое людей по характеру были совсем разные — поистине, лед и пламень. Между ними издавна шло соперничество по службе. Барклай служил под началом Багратиона, получил генеральский чин позже его или, как тогда говорили, был «в генералах моложе», но затем сделал блестящую карьеру и, став военным министром и доверенным человеком государя, опередил своего бывшего начальника. В армии такие успехи всегда воспринимаются болезненно даже равными по званию и выслуге лет, а уж об обойденных производством и говорить не приходится. Всегда в таких случаях начинают кивать не на явные воинские таланты, а на умение скользить по придворному паркету. Безусловно, Багратион досадовал, что Барклай, а не он, «введен в круг связей политических», пользуется особым доверием императора и является носителем неких сведений высшей важности, ему, «полевому генералу», недоступных.

Соперничество Багратиона с Барклаем, их некое скрытое пикирование заметны по переписке, хотя при этом оба остаются в рамках приличий. Соблюдая субординацию, Багратион вместе с тем не утаивал своего особого — и несогласного с министерским — мнения. В частности, он был недоволен тем, что Барклай не передал ему казачий корпус Платова. В письме от 3 июня Багратион поначалу демонстрирует субординацию: «Не обинуясь в немедленном исполнении Высочайшего повеления в отношении под № 216 изъясненного в разсуждении подчинения казачьих полков при вверенной мне армии состоящих…» А далее — вежливое наступление: «… беру смелость изъяснить мои мысли для доведения их на Высочайшее благоуважение. Иррегулярные войска, при 2-й Западной армии состоящие, охраняя, так сказать, армию и наблюдая за движением неприятеля, не будут нисколько полезны оной, ежели получат независимость от лица, командующего 2-ю армиею…» И в конце письма снова поза примерного подчиненного и верного подданного: «В сем я заключаю мои собственны е мысли, которые, впрочем, нисколько не остановили меня исполнить в точности Высочайшее повеление на счет сего последовавшее»56. Забегая вперед отметим, что силою обстоятельств казачий корпус Платова оказался в одной упряжке с армией Багратиона, и своевольный атаман, зажатый со всех сторон врагом, охотно подчинился Багратиону, хотя не раз и не два Барклай требовал, чтобы казаки перешли в распоряжение 1-й Западной армии. И только под конец драматического похода от Волковыска до Смоленска, точнее — под Могилевом, Багратион наконец отпустил Платова к Барклаю.

В другом своем письме — ответе на приказ Барклая о немедленной эвакуации скота (так называемая «скотина порционная»), с тем чтобы «не оставлять неприятелю ни малейших способов к продовольствию», он почти высмеивает министра, который, по его мнению, не понимает, что огромные стада, перегоняемые перед отступающими войсками, оставят после себя вытоптанную пустыню: «…Легко представить себе можете, какой подножный корм найдет армия». Смеется он и над распоряжением Барклая вывозить при возможном отступлении не только статистические сведения об уездах и губерниях, занимаемых врагом, но и носителей этих знаний — русских чиновников57: «Кроме сих чиновников, сколько в краю людей, могущих дать полное понятие о земле и способах ее. Редкий помещик не в состоянии дать достоверные сведения о целом уезде, редкий эконом даже, и сколько, наконец, в каждой деревне мужиков, могущих говорить о способах деревни своего жительства»58. После этих саркастических замечаний с оттенком издевки мы можем понять, отчего Барклай не испытывал теплых чувств к Багратиону.