Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Важны тут последние слова. Дело в том, что Багратион получил наконец тревожное сообщение о приближении с тыла войск короля Жерома Бонапарта. По этому поводу он позже писал: «Получив с другой стороны известия, что неприятельские войска, воспользовавшись моим отступлением, находились уже близ Слонима, в Зельве, а от стороны Гродна показавшиеся близ Липняжки, угрожали мне потерею обозов и с ними продовольствия, какое только я иметь мог с собою». Остановимся на минуту и заглянем из-за его спины на карту. Если раньше противник был только впереди армии Багратиона, вдоль дороги Вильно — Минск, то теперь он появился за спиной: Жером двигался на восток по двум дорогам — одни его дивизии шли по дороге от Гродно на Новогрудок, который только что покинула армия Багратиона, а другие продвигались от Волковыска на Слоним и Несвиж. 24 июня Сен-При сделал в дневнике тревожную запись: «24-го. Авангард армии короля Вестфальского переправился через Неман в Белице. Тревога в Новогродке»41. Последнее замечание можно оценить по достоинству, если посмотреть на карту: Белица находится в 10 верстах от Новогрудка, а Главная квартира армии Багратиона 23 июня располагалась в 7 верстах от Новогрудка, в Кареличах. 2-й армии пришлось срочно отходить к Миру (25 июня) и Новосвержню (26 июня).

Казаки Платова сообщали, что французы появляются по всем дорогам от Вильно, их разъезды везде — слева, справа, впереди и сзади. К тому же казаки доносили, что французы (Даву) 21 июня уже заняли Вишнев «в большом количестве кавалерии и пехоты с орудиями»42, а 22 июня Сен-При записал в дневнике: «Корпус маршала Даву занимает уже Воложин, единственный пункт, через который можно пройти (на) Вилейку. Леса и непроходимые дороги на пути к последней»43. Сведения об этом пришли от Платова, писавшего Багратиону 22 июня о том, что Даву имел «сегодня ночлег в местечке Вишнево»44. Словом, для 2-й армии возникла реальная угроза окружения или по крайней мере потери обозов, которые, идя следом, запаздывали (обычно они растягивались на 40–50 верст от основных сил). При переправе русских войск у Николаева обозы еще только начали подтягиваться к Новогрудку. Конечно, Багратион мог бы бросить обозы и налегке пробиваться с боями через Воложин и Вишнев на Вилейку. Но во что это обошлось бы 2-й армии? Как писал Багратион царю, армия «должна бы была потерять совершенно обозы, большое число людей и, следовательно, обессилив себя, (не смогла бы) доставить вам, всемилостивейший государь, подкрепления».

Но еще больше беспокоил Багратиона другой — и, вполне возможно, трагический — вариант развития событий. Глядя, с каким трудом переходят Неман его войска, он должен был думать о возможности отступления в случае неудачи прорыва к Вилейке. В донесении императору об этом варианте он позже писал так: «…с худою переправою чрез Неман, которая, в случае неудачи, сделала бы мое отступление совершенно гибельным, имея столько же сильного неприятеля в тылу армии моей…» Иначе говоря, если бы французы отбросили 2-ю армию от Воложина и Вишнева, не дав ей перейти дорогу Вильно — Минск, то Багратиону пришлось бы отступать и снова форсировать Неман под Николаевом. Багратион писал Платову из Николаева: «После переправы на правый берег Немана, если бы встретилась необходимость к отступлению, в гаком случае, имея в тыл(у) реку и неимение способов переправиться успешно, было бы не только невыгодно, но даже гибельно и похуже дела Фридландского»45. Воспоминания о жуткой переправе через реку Алле под огнем врага были незабываемы для русских военных. Кроме того, на левом берегу реки или в одном переходе от дороги, в Новогрудке и дальше — в Несвиже, его бы ждали уже разграбившие обозы 2-й армии войска Жерома Бонапарта. Иначе чем катастрофой это назвать было бы нельзя.

Армия Багратиона была, повторю, дичью для французов, и за ней шла азартная охота. То, что вестфальский король шел сзади, выполняя роль загонщика Багратиона, сомнений не было. Действиями Жерома руководил сам Наполеон. Он предписывал брату «не оставлять русских в покое; удерживайте их, когда они подвигаются вперед, заступайте им дорогу, если они подадутся назад»46. Почти такие же указания дает егерь бригаде загонщиков в начале охоты на дичь.

Чутье профессионала, ясное осознание смертельной опасности заставили Багратиона отказаться от начатой было переправы и нарушить приказ императора. Теперь-то мы знаем, что Багратион почти попал в расставленную «охотниками» ловушку. Позже, в XX веке, ее стали называть «котлом». Французы явно ожидали прорыва Багратиона через дорогу Вильно — Минск. Дело в том, что накануне в том же самом месте прорвался отступавший от Лиды на соединение с 1-й армией корпус генерала Д. С. Дохтурова. Его арьергард под командованием упомянутого полковника К. Крейца из дивизии П. Палена как раз 17 июня столкнулся возле Ошмян с авангардом Даву — бригадой генерала П. К. Пажоля. Завязался бой. Французы приняли эти войска не за арьергард корпуса Дохтурова, а за авангард 2-й армии Багратиона, прорывающейся на соединение с 1-й армией, и сосредоточили в этом месте значительные силы. К тому же Платов примерно в эти же числа и в том же месте, выполняя приказ о присоединении к 1-й армии, пытался самостоятельно прорваться через дорогу Вильно — Минск, но был отброшен от нее. Вот тогда-то он и примкнул ко 2-й армии. Этим обстоятельством Багратион был весьма доволен — без казаков ему воевать было трудно.

Немного о казаках. «Когда мы вышли из леса, — вспоминал один из участников похода Великой армии, — перед нами на большом удалении стояла деревня в ярком пламени. Дорога вела посредине горящих домов. После короткого марша мы заметили длинную черную линию казаков, которая стояла на вершине одной горы. “Там стоят казаки!” — послышалось со всех сторон. Гвардейские шволежеры (легкие кавалеристы. — Е. А.) и гусары двинулись против них, но при приближении нашей кавалерии казаки подались через гору назад»47.

Эпизод примечательный по своей выразительности — черная вереница всадников — казаков — на фоне подожженной ими деревни стоит, поджидая приближающегося противника, а затем, словно вереница призраков, растворяется во тьме. Казаки стали для противника самым ярким символом этой войны и вообще России. Для командования русской регулярной армии они были необходимы, особенно в походе, когда нужно было сдерживать легкую кавалерию французов и поляков, а главное — составлять пикеты, вести разведку, наблюдать за противником и, как тогда выражались, «брать язык». Казаки, по словам Суворова, всегда были «глазами и ушами армии». Когда читаешь материа, гы о войне, то кажется, что казаков было несметное число — так часто они упоминаются. В 1812 году граф Д. Гогендорп, французский военный губернатор Литвы, писал как само собой разумеющееся: «…Я все-таки опасался, ибо казаки действительно всюду умеют проникать»4“. Участник похода Великой армии французский кирасирский офицер Тирион вспоминал, что при отступлении от Москвы ужас, производимый появлением казаков, «был таков, что при первом крике: ”Казаки!", перелетавшем из уст в уста вдоль всей колонны и с быстротой молнии достигавшем ее головы, все ускоряли свой марш, не справляясь, есть ли в самом деле какая-нибудь опасность»49.