Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Известно, что военные всегда ревниво следили за соблюдением этого своеобразного «местничества». В августе 1812 года атаман Платов устроил настоящий скандал из-за того, что казачий генерал-майор Краснов был подчинен генералу, младшему в производстве. Нанесенная этим обида была, по мнению Платова, «очень чувствительной… не только для него, но для меня и даже всего войска». «Я понимаю, — писал Платов Ермолову, — что это произошло, конечно, от ошибки, но как сие всякому прискорбно, то прошу вас приказать в подобных случаях по военному списку выправляться о старшинстве господ генералов во избежание обиды, от подчинения старшего младшему чувствуемой». В ответ Ермолов признал, что сделана ошибка, «происходящая от недоставления в Главный штаб армии формулярного о службе его списка»-0. Другой скандал произошел во время Бородинского сражения, когда после ранения Багратиона Кутузов поначалу назначил временным главнокомандующим 2-й армией генерала Д. С. Дохтурова, но потом был вынужден извиняться перед ним за ошибку: оказывается, что надлежало назначить Милорадовича, которому «должен был армию как старшему препоручить».

И позже, когда Багратион пожалел о своем благородном поступке в Смоленске, он все же не пошел на то, к чему его толкали генералы, как бы ни хотелось ему заменить Барклая. Причина нерешительности Багратиона была прежде всего в том, что он точно знал волю императора на сей счет и как верноподданный никогда бы не посмел ее нарушить. 23 июля Багратион написал Александру I из Смоленска: «Всемилостивейший государь! Порядок и связь, приличные благоустроенному войску, требуют всегда единоначалия, а и более в настоящем времени и когда дело идет о спасении отечества, я ни в какую меру не уклонюсь от точного повиновения тому, кому благоугодно будет подчинить меня… Никакая личность в настоящем времени не будет стеснять меня, но польза общая, благо отечества и слава царства вашего будет неизменным мне законом к слепому повиновению».

Из письма же Аракчееву видно, что Багратион, подчинившись этой воле, переступил через себя: «Вся армия просила меня гласно, чтобы я всеми командовал, но я на сие им ничего не отвечал, ибо есть воля на то государя моего, и хотя до крайности и огорчен лично от министра, между нами сказать, но он сам опомнился и писал простить его в том. Я простил и с ним обошелся не так как старший, но так как подкомандующий. Сие я делал и делаю точно по привязанности моей к государю»81. В письмах Багратиона Ростопчину эта тема поднималась не раз. В конце июля Багратион писал: «Между нами сказать, я никакой власти не имею над министром, хотя и старше его. Государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать обеими армиями, и по сей причине он, яко министр…», и далее в подлиннике отточия. 14 августа он возвращается к этой теме: «Отнять же команду я не могу у Барклая, ибо нет на то воли государя, а ему известно, что у нас делается». «Я хотя и старее министра и по настоящей службе должен командовать, о сем просила и вся армия, но на сие нет воли государя, и я не могу без особенного повеления на то приступить»82. В августе он писал главнокомандующему 3-й армией адмиралу Чичагову то же самое: «Я хотя и старее его, но государю угодно, чтобы один командовал, а ему велено все, стало, хоть и не рад, да будь я готов. Я кричу — вперед, а он — назад»83. А еще раньше Аракчееву: «…повиную(сь) как капрал, хотя и старее его. Это больно, но, любя моего благодетеля и государя, повинуюсь»"4.

Другая причина нерешительности Багратиона (хотя и первой достаточно!) заключалась в его представлениях о чести и порядочности. Хотя он, как сказано выше, и написал недвусмысленное письмо Аракчееву с просьбой освободить его от службы (читай — от Барклая), но прямо просить царя о смещении Барклая и назначении себя на место единого главнокомандующего он не мог. Отвечая Ермолову, рекомендовавшему ему написать об этом самому царю, Багратион замечал: «Но что мне писать государю, сам не ведаю. Я писал, что соединился, просил, чтобы одному быть начальником, а не двум. Посылаю ему все мои отношения, равно и министра ко мне в копии, чтобы он ведал, но ни на что ответа не имею, а более писать не ведаю что. Естьли написать мне прямо, чтобы дал обеими армиями командовать, тогда государь подумает, что сие ищу не по своим заслугам или талантам, а по единому тщеславию»85.

Мы не знаем, что Багратион думал о государе — такие размышления бумаге не доверяют. Полагаю, что он понимал, что своеобразный титул «самого верного ученика Суворова»86 мало что значит в расчетах императора Александра, который явно его недолюбливал. По психологическому типу Александр и

Багратион были антиподами, наверняка они с трудом могли найти общий язык. (Кстати, может быть, как раз в хладнокровии и невозмутимости Барклая и заключался отчасти секрет его служебных успехов при Александре) Всем была известна скрытность и злопамятность «нашего ангела». Царь не прощал людям даже меньшие проступки, чем «непозволительная» связь подданного с его сестрой Екатериной Павловной, резкие письма и фактическое неподчинение Багратиона его приказам во время Турецкой войны и особенно непослушание главнокомандующего 2-й армией во время отступления из-под Николаева. То, что Багратион спас армию и привел ее в сохранности, на общем фоне отступления и эвакуации Смоленска могло и не казаться из царской резиденции на Каменном острове таким уж выдающимся достижением, как думали Багратион и его окружение. Ведь и раньше, еще до своего отъезда из армии, император не считал, что Багратион, совершая тяжелейшие марши по песчаным дорогам Литвы и Белоруссии, делает нечто героическое. Светская дама В. И. Бакунина в далеком от театра военных действий и пока безопасном Петербурге занесла в дневник 24 июля суждение, которое многие в свете разделяли: «Известие, что Багратион переменил весь план, вместо того, чтоб идти на Могилев и Оршу, пошел на Мстиславль и Смоленск, и Барклай решился идти к Смоленску. Он называет это решение смелым, доселе никому не приходило в голову отступление и старание неприятеля называть смелостию…»" Багратион же, наоборот, считал, что он и его люди достойны награды, ибо вырвались из смертельных клещей и сохранили армию.

Бесспорно, что Александр не воспринимал Багратиона как крупного полководца. Выше упоминалось, что его не приглашали на военные советы даже в те времена, когда он был допущен к царскому столу. К этим временам относится письмо императора графу П. А. Толстому, датированное 3 января 1807 года. В нем Александр писал о «дефиците» талантливых полководцев: «Трудно описать затруднение, в котором я нахожусь. Где у нас тот человек, пользующийся общим доверием, который соединял бы военные дарования с необходимою строгостью в деле командования? Что касается до меня, то я его не знаю. Уж не Михельсон ли? Григорий Волконский из Оренбурга, Сергей Голицын, Георгий Долгорукий, Прозоровский, Мейендорф, Сухтелен, Кнорринг, Татищев? Вот они все, и ни в одном из них я не вижу соединения требуемых качеств. Один, может быть, был бы пригоднее других, это — Пален», но его репутация была погублена участием в убийстве Павла Is8. Во время Тильзитских переговоров император говорил князю Куракину (а тот об этом сообщал Марии Федоровне), что потери армии огромные, «все наши генералы, и в особенности лучшие, ранены и больны, а в армии только пять-шесть генерал-лейтенантов, которые, как, например, Горчаков, Уваров и Голицын, не имеют ни опытности, ни военных талантов, и что, следовательно, у нас нет сведущих начальников, способных командовать войсками и отдельными корпусами». Багратион даже не упоминается ни в одном из этих перечней. Император писал, что не может понять, как в столице о Беннигсене могло сложиться весьма высокое мнение, тогда как его совсем не уважают в армии, «все находят его вялым и лишенным энергии, он после каждой битвы только все отступает вместо того, чтобы идти вперед, как к тому привык русский солдат и как это всегда исполнял Суворов»89. Разве не об этом всегда говорил и писал Багратион? Но о нем самом в переписке царя не шло и речи.