Виктор Кузнецов - Сергей Есенин. Казнь после убийства

Взлет карьеры Гарина не игра судьбы, а плата за долголетнюю и усердную подпольную работу, о ней он сам не без хвастовства рассказал в собственноручно составленной анкете (1926). Из нее мы узнаем о его активном участии в известных сормовских событиях 1902 года, описанных М. Горьким в романе «Мать». Гарин, как и его приятель Георгий Устинов, так и просится в прототипы Павла Власова. Кстати, вместе с «Жоржем» (Устиновым) Гарин сотрудничал в «Нижегородском листке» — знали они друг друга прекрасно. В. Нижнем Новгороде Гарин познакомился с Я. М. Свердловым и другими «эксами», о чем он пишет как о незабываемых встречах. Свои «подвиги» будущий драматург продолжил в Одессе. Если не ошибаемся, занимался он «мокрыми» делами вместе с Ильей Ионовым. Здесь в 1909 году его арестовали и посадили в тюрьму. Но вскоре он очутился на свободе. Затем был Кронштадт, где Гарин-Гарфильд в рядах большевиков готовил Октябрьский переворот. В 1917 году председательствовал в Гельсингфорсском рабочем совете (г. Хельсинки).

Устинов, приезжая в Ленинград в 1922–1925 годах, частенько захаживал к Гариным. Чаровница, по старой моде, вела фотоальбом (1904–1935), вклеивала в него снимки знаменитостей с их лестными для нее автографами. Альбом хранится в Пушкинском Доме, в нем нет ни строчки Есенина. Но Устинов руку приложил.«.. Для нас суп Нины Михайловны, — писал он, — значительно полезнее, чем наши стихи, статьи и рассказы. 1.VIII. 1922».

Рядом автограф стихотворца Василия Князева: «Тов. Гарину. Сережа, говорят, Ильич умер. Немедленно узнай по телефону и сообщи мне… твой В. Князев». На следующей странице комплименты Гариной поэта Ильи Садофьева, заведующего редакцией вечерней «Красной газеты» Ионы Кугеля и других лиц, так или иначе причастных к «зачистке» следов злодеяния в «Англетере».

Насквозь надуманные и глупейшие мемуары (см. Приложение) Нины Гариной, приятельницы Устинова, лишь подтверждают фикцию о проживании журналиста в «Англетере». Мемуаристка перестаралась в защите друга семьи, в очернении Есенина, заставила нас пристальнее присмотреться к Гарину, сыгравшему, на наш взгляд, пока до конца не выясненную пагубную роль в посмертной судьбе поэта.

Написаны мемуары («Есенин С. А. и Устинов Г. Ф.») в 1935 году, когда еще память Гариной была свежа на десятилетней давности прошлое, но тем более поражаешься грубым и пошловатым ее выдумкам. Она свидетельствует, к примеру: 28 декабря 1925 года, в 1 час ночи, ей позвонил из «Англетера» Устинов и сказал:«.. они с Сереженькой собираются к нам… Сереженька стоит тут же рядом». Затем якобы взял телефонную трубку Есенин, но Н. М. Гарина поняла, «что они оба уже совершенно готовы», и отказала хмельным визитерам. 28 декабря, около пяти часов утра, рассказывает дальше Гарина, ей кто-то позвонил из «Англетера» и сообщил о смерти поэта. Примерно в семь часов утра она «мчалась на извозчике в гостиницу совершенно раздетая, в халате, в накинутой сверху шубе и в[незастегнутьгх] ботах». «Кроме Устинова, в комнате уже были И. И. Садофьев, Н. Н. Никитин…» В ответ на гневную тираду Гариной: «Ну, что?! Сделали свое дело?! Довели, мерзавцы!» Устинов будто бы обиженно ответил: «А ты сама… вчера…»(т. е. не пустила к себе домой) — и залился слезами.

Опровергнуть воспоминательницу не стоит труда — настолько она завралась (одно появление в семь часов утра Садофьева и Никитина в номере Устинова прямо свидетельствует о беспардонной лжи). Мемуаристка настрочила и много другой чепухи: «По словам Устинова, они после разговора со мной (по телефону. — В. К.) больше ничего не пили. Есенин очень нервничал… И вскоре ушел к себе в комнату. Устинов к нему заглядывал раза два, звал обратно, посидеть с ним. Есенин не пошел. И в третий раз, когда Устинов пошел опять, заглянул к. Сереженьке своему, его уже не было в живых…»

Н. М. Гарина даже не удосужилась прочитать опубликованные заметки на ту же тему «заместителя папы» (так называл себя Устинов в ее семье), полностью опровергающие ее замыслы.

Сумбур Гариной любопытен в другом отношении: симпатизируя Устинову, лучшему другу своей семьи, она характеризует его «настоящим, неизлечимым алкоголиком и изломанным, искалеченным человеком», что недалеко от истины. Но для чего и во имя чего сочинялись предельно фальшивые фантасмагории? Ответ, мы полагаем, один: чтобы, не дай Бог, на ее мужа, Гарина-Гарфильда, не упало подозрение в его хотя бы отдаленной причастности к преступлению.

В биографии Есенина имя этого человека мелькает не часто. Приятель поэта, журналист, литератор, критик. Встретились они в Москве в 1918 году; знакомство переросло, по словам есенинского знакомого, «в теплую сдержанную дружбу». Он неоднократно писал о стихах лирика, правда, грубовато и свысока, но это не мешало им сохранять ровные отношения. Поэт, обладавший даром мужской дружбы, звал его Жоржем, в письмах передавал приветы, следил за его творчеством. В самом начале ноября 1925 года Есенин совершил весьма загадочную поездку в Ленинград. Рядом с ним был Жорж. Возвратившись в Москву, поэт в одном из писем упомянул его, видимо, вновь встречался, собутыльничал. В те дни у обоих жизнь складывалась крайне напряженно. Журналист не имел жилья, постоянной работы, перебивался небольшими гонорарами. Неприятности поэта в ту пору еще более тревожны: после сентябрьского шумного скандала в поезде «Баку — Москва» с партчиновником Юрием Левитом и дипкурьером Альфредом Рога. На душе у него было муторно-тоскливо — ведь судебные исполнители могли вытащить и из больничной палаты и доставить по адресу: 3-я Мещанская, 25. Выручил профессор Ганнушкин, земляк Есенина, славший жаждавшим расправы чиновникам отписки витиеватого медицинского свойства (опубликованы). О подлинном самочувствии его «подзащитного» говорят известные лирические строки: «Клен ты мой опавший, клен заледенелый…», «Не гляди на меня с упреком…», «Ты меня не любишь, не жалеешь…» и др. О дальнейшем все знают: последние прощания — вокзал — Ленинград — «Англетер» — четыре беспокойных дня… Утром 28 декабря комендант гостиницы чекист Василий Назаров, если верить официальной версии, каким-то хитрым способом открыл 5-й номер. Предстала жуткая картина: на трубе парового отопления, под потолком, висел труп Есенина. Домоуправ в тот же день кричал литераторам, прибывшим проститься с покойным, что не потерпит самоубийцу в «своем хозяйстве». Писатель Борис Лавренев приподнял коменданта за шиворот и выбросил в коридор.

.. И вновь замаячила фигура Жоржа. Это он, сообщали газеты, перед трагедией опекал Есенина, скрашивал беседами его одинокие вечера, а жена журналиста, Елизавета Алексеевна, уверяет, что в соседе души не чаяла, подкармливала, чайком потчевала, оберегала «буяна» от любого резкого шага.