Александр Волков - Опасная профессия

Помнится, он был в Узбекистане, в знаменитом колхозе «Политотдел», что славился своим богатством, футбольной командой класса «А» и симфоническим оркестром. Геннадий подготовил статью председателя колхоза Ман Гым Хвана, содержавшую критику, не очень уж и забористую, даже не в адрес конкретных лиц, а скорее критику некоторых общих порядков, некоторых отступлений от принципов экономической реформы. Мы набрали эту статью и послали на согласование Хвану, однако, прежде она попала к местному корреспонденту «Правды», а от него, человека, видимо, зависевшего от рашидовской компании — к руководящим деятелям ЦК Компартии Узбекистана. Оттуда последовал грозный окрик, грозный протест. На Лисичкина посыпались обвинения черт-те в чем. Но что самое примечательное — на имя главного редактора «Правды» пришло письмо самого Хвана, в котором он обвинял Лисичкина в том, что тот якобы сам «состряпал» статью и переврал все, что говорил Хван. Надо сказать, что Геннадию Степановичу пришлось бы совсем туго, если бы, во-первых, в блокноте под записанным текстом не стояла подпись Хвана, а во- вторых, если бы через некоторое время не пришло письмо от него же самому Лисичкину! Хван извинялся (!) за свое опровержение и писал, что иначе он поступить не мог, так как ему пришлось бы плохо. Нас это просто потрясло. Это Хван, который в кругу журналистов на вопрос, что нужно сделать для подъема сельского хозяйства, ответил ставшей крылатой фразой: «три года не руководить»! Герой социалистического труда, знаменит, казалось, больше, чем сам товарищ Рашидов, и чего-то боится! Сейчас-то уже очень легко понять, почему он так поступил. Мог и погибнуть в тюрьме, как Иван Никифорович Худенко. А в то время это казалось удивительным, и защищаться Лисичкину, надо сказать, было нелегко.

Потом почувствовал все большее давление и Зародов. Счастье, что подвернулась возможность поехать в Прагу шеф-редактором журнала «Проблемы мира и социализма». В тот же день, когда его освобождали от должности первого заместителя главного редактора «Правды», на редколлегии рассматривалось и мое заявление с просьбой освободить меня от должности заместителя заведующего сельхозтоделом и перевести в спецкоры в связи с состоянием здоровья. Какая-то доля истины в этом на сей раз была, но главное заключалось в том, что я понимал: дальше работать будет невозможно, тем более без Зародова.

Лисичкин ушел из «Правды» вскоре после этого. Тогда на внутреннюю борьбу вокруг товарно-денежных отношений прямо наложились события в Чехословакии. Чуть что — нам говорили: видите, куда завели дело «рыночники» в ЧССР? Скажем слово о кооперации — вспоминают Оту Шика, говорим о структуре общественной собственности — упрекают, что находимся под его влиянием, вспоминают, что мы с ним дважды встречались…

Надо сказать, что мы в ту пору в самом деле очень внимательно следили за развитием экономических реформ в Чехословакии, Венгрии, еще более длительно — Югославии. Прочтя книгу Е. Гайдара «Дни поражений и побед», где он упоминает те же страны и перечисляет многих своих, в каком-то смысле, учителей, авторов экономических бестселлеров, я подумал, что наши возможности познакомиться с их работами были гораздо более ограничены. Но все-таки что-то издавалось «для служебного пользования», что-то случайно попадало к нам от зарубежных коллег, и конечно же, мы тоже читали и осмысливали Милля и Кейнса, Фридмана и Самуэльсона, Джиласа и Гароди. Практический опыт реформ в соцстранах привлекал, однако, наше особое внимание.

О событиях в Чехословакии мы знали довольно много. Не только из открытых и «закрытых» официальных источников. Еще работая в «Советской России», я познакомился со Зденеком Горжени, в то время корреспондентом «Руде право» в Москве. Он сам пришел к нам в отдел и сказал, что его заинтересовали наши передовые статьи, необычные и по содержанию в том, что касалось товарно-денежных отношений, и по форме — в смысле их публицистичности, а не традиционной казенности. С тех пор мы много общались, от него я знал об их внутренней борьбе, о выступлении того же Шика на пленуме ЦК против первого секретаря ЦК Новотного. Накануне ввода наших войск в ЧССР, буквально за несколько дней, Горжени был назначен заместителем главного редактора «Руде право». И был вытурен из своего кабинета в буквальном смысле коленом под зад советским офицером, кажется, лейтенантом. Зденек спорил с ним по поводу захвата редакции нашими солдатами, убеждая, что это партийная, коммунистическая газета, а не какая-нибудь ревизионистская, но оппонент использовал более убедительный аргумент — колено. Сам же Горжени и рассказал мне об этом впоследствии. И о том, как они переселились в соседний дом и начали выпускать уже нелегальную газету.

Позднее, когда я работал в «Проблемах мира…», мы тоже встречались, и я наблюдал на его примере, как ломались судьбы, характеры, если хотите — страдали души таких вот людей, которые изначально верили в социализм, затем в возможность его реформирования, в «социализм с человеческим лицом». Потом они разрывались от противоречий: не желали рвать с Советским Союзом, к которому были искренне привязаны, и вместе с тем понимали всю мерзость свершенного над своей страной насилия. Они, эти люди, метались с одной стороны на другую, приспосабливались, не корыстно даже, а просто под давлением обстоятельств, из-за того, что сознавали неплодотворность, даже гибельность крайних мер, резких движений… Им трудно было сохранить целостность взглядов, даже своей натуры… Мы с ними схожи в этой противоречивости мыслей и поведения, только им было еще труднее, чем нам.

О собственных переживаниях на сей счет не хочу писать, потому что это будет банально, похоже на многое уже написанное. Скажу лишь, что оккупацию Чехословакии считал преступлением, но не видел для себя возможности, реальных средств противостоять этому, а в значимость акций типа той, что совершила Лариса Богораз со своими друзьями (выход с лозунгами протеста на Красную площадь), при моем большом уважении к этим людям, не верил и не верю. Даже в новых совершенно условиях, в постперестроечной России, когда протесты становились массовыми, организованными, и то в остановке чеченской бойни главную роль сыграли не они. Политика таки в обычной жизни (то есть не в созревшей или созревающей революционной ситуации) на самом деле не вершится на улицах.

Но я слишком отдалился с этими мимоходными, но болезненными размышлениями от того времени, о котором наш основной разговор…

У меня до сих пор сохранился изданный для служебного пользования доклад Ленарта на пленуме ЦК КПЧ 1967 года, в котором обосновывались меры экономической реформы в стране. Он весь пестрит не просто пометками для запоминания, но и восторженными восклицательными знаками — такой эмоциональной была на него реакция. Это ведь не далекий американец из другой экономики, а тот, кто долго варился в таком же, как у нас, социализме. Хранятся какие-то переводы венгерских текстов, которые мы получали разными путями, в частности от Иштвана Фриша, у которого возник хороший контакт с Лисичкиным. Материалы по Югославии, конечно же, были у нас особенно богатыми, поскольку Лисичкин сохранил многие связи со времени своей работы в этой стране. К тому же в течение многих лет, в том числе уже и в период работы в Праге, я имел возможность регулярно читать югославский журнал «Социализм: теория и практика», печатавший очень привлекательные для нас статьи о путях реформирования социализма. Я тоже долго увлекался идеями самоуправления. Надо сказать, что югославские экономисты очень глубоко разработали теорию рыночного социализма, где были связаны воедино проблемы рыночных взаимоотношений производителей, оценки производства на основе валового дохода, самоуправления в масштабе страны и на местах… Однако все больше огорчало расхождение между блестящими теоретическими разработками и реальной практикой, ее неудачами.