Людмила Бояджиева - Дитрих и Ремарк

— Видимо, дела у этого нотариуса шли неплохо, если он мог делать такие приобретения. Но к чему ему овцеводство?

— С сельским хозяйством, к радости грядущих поколений, у Далоза в самом деле не сложилось. Однажды он засиделся в парижском ресторанчике со своим приятелем — основателем газеты «Фигаро» Ипполитом де Вильмессаном. Стал жаловаться на падеж скота и гибель от засухи полей капусты. «А почему бы тебе не бросить к чертям все эти сельскохозяйственные потуги и не превратить свои угодья в курорт четырех сезонов?» — спросил Ипполит, разделывая куропатку. Очевидно, друзья хорошо выпили, идея показалась Далозу перспективной. Он взялся за дело. Через сорок лет его детище получило официальный статус независимого города под названием Le Touquet Paris-Plage. Название Ле-Туке изначально принадлежало владению Далоза — оно связано с построенными здесь в середине девятнадцатого века маяками. Огни у этих маяков вращались, а Le Touquet на пикардийском наречии означает «поворот».

— Бог мой! Ты словно сдаешь экзамен, Бони. — Марлен укутала плечи в меховую накидку. — Расскажи лучше, где мы будем жить.

— В лесу. Видишь ли, милая, Ле-Туке — это и есть лес. Главная магистраль города, носящая имя отца-основателя, — бульвар Далоз, не только связывает Ле-Туке с соседними городами. Она идет параллельно береговой линии и делит его на две зоны — море и лес. Насколько я могу судить, лес — это Ле-Туке,

а вот Пари-Пляж — это, напротив, море, вернее ЛаМанш. Вода у берега мелкая и холодная, к тому же дуют постоянные ветра, и как морской курорт это местечко привлекательно далеко не для всех.

— Я-то вовсе не любитель морских купаний и загара. И порой мечтаю поселиться в глуши. Если есть интересный спутник. — Марлен прижалась к его плечу, и машина сделала резкий вираж.

Они сняли виллу в сосновом лесу подальше от туристических троп и увеселений. Здесь можно было подолгу сидеть среди песчаных дюн пустынного пляжа, подставляя лица дующему с моря ветру.

— Смотри, море сизое и всегда сердитое. Потому что мелкое. Чтобы намочить колени, надо пройти полмили. — Марлен удерживала обеими руками шляпу из итальянской соломки. — И отлично — я боюсь глубины.

— Со мной тебе нечего бояться. Я такой герой, когда мы одни. Знаешь, до последнего момента не верилось, что удастся сбежать от твоих поклонников, дел, твоей семьи. Да и вообще, в своей норе я привык к уединению. Не хватает только тебя. — Эрих нерешительно заглянул в ее спокойное лицо. Уже несколько раз он пытался завести разговор о ее приезде в Порто-Ронко и, дурачась, но очень всерьез, заманивал перспективой совместной жизни. Губы Марлен чуть тронула улыбка.

Он закурил, прикрывая от ветра сигарету смуглой рукой.

— Я все отлично понимаю, как мои собаки: достаточно полувзгляда. Марлен — королева мира. У миссис Дитрих — миллионы поклонников… И друзей. — Эрих не сдержал иронии. Мысль о том, с кем проводит Марлен месяцы разлуки, не давала ему покоя. Он заново пересмотрел газетные статьи о ней, стискивая зубы от пикантных сообщений.

— Напрасно иронизируешь насчет моих друзей. Да, я дружу с мужчинами. Они нуждаются в моей помощи, я — в их поддержке, интеллекте. Что я могу поделать, если Хемингуэй чуть ли не каждый день сообщает мне о своем давлении. И, кроме того, часто читает написанное. Считает меня лучшим консультантом, особенно в любовных сюжетах. И вообще, не нужно раздувать драмы на пустом месте! — Марлен поднялась и пошла к дому.

— Постой! — Эрих поймал и поцеловал ее руку. — Не буду! Звони, разговаривай часами с кем хочешь, посылай телеграммы, дружи… Милая, только посидим еще рядом. Я так наслаждаюсь нашим уединением, хотя и понимаю, что тебе не хватает блеска, шума, поклонения… Ты — дитя славы.

— Ты понимаешь не все, Бони, хотя и очень умная голова. — Марлен чмокнула его в висок и села рядом в прикрытие плетеной ширмы. — Если бы ты знал, как я мечтала о деревенском домике с резными ставнями и красными геранями на окне! О скамейке под окном, на которой вечером можно спокойно сидеть, бить комаров и смотреть на закат.

— И что же?

— Год назад, когда мы путешествовали по Австрии, Зибер сделал мне сюрприз — купил то, о чем я мечтала. Все было точно-точно так! И черепица, и зеленые ставни, и комнаты с кружевными занавесками… Даже корова мычала в стойле. Мы прибыли всей семьей, одетые в национальные костюмы из лучшего магазина Зальцбурга! Можешь поверить,

уж я постаралась выбрать все самое эффектное! Мы выглядели как статисты в Венской опере — роскошные и неправдоподобно правильные альпийские фермеры.

— Представляю, божественная доярка. Как бы мне хотелось быть рядом!

— Думаю, ты бы не струсил. А то мне пришлось сражаться самой.

— На вас напали разбойники?

— Корове вздумалось телиться. А фермер, нанятый для помощи в хозяйстве, начал паниковать: теленок никак не вылезал, торчали только ноги. Бедная корова ревела от боли. Ну, я не растерялась. Вмиг притащила бутылку крема для лица «Голубая вода» фирмы Элизабет Арден, две чистые скатерти. Вначале мы вылили крем корове под хвост, а потом, ухватив за ноги теленка чистыми скатертями, вытащили его на счет: раз, два, три! Мать и дитя были спасены.

— Милая отважная девочка! — Эрих прижал ее к себе. — Куда тут мои фронтовые приключения! Отважная женщина, как же я тебя люблю — неожиданная, невероятная!

— А знаешь, я бы и на передовой не очень растерялась. Особенно если потребовалось бы воевать с нацистами!

— Можно только молить Бога, чтобы этого не случилось.

— Ты же не веришь в Бога?

— Я не понимаю Его. На войне мне все время казалось, что что-то происходит не так, не по Его правилам. И я злился.

— А сейчас? Мне кажется, Бог нужен слабым людям, у которых есть потребность за кого-то цепляться. И потом, не понимаю, зачем обращаться с просьбами к Всевышнему, если Он все равно все сделает по-своему? — Марлен всегда полагалась только на себя, не принимая высшего наставника.

— Он сделал то, что я даже и не просил, — нахмурясь, Эрих смотрел на синюю полосу горизонта, сливающуюся с небосводом. — Он дал мне тебя. Давай не будем говорить об этом. Есть подозрение, что для обсуждения некоторых вопросов мы еще слишком маленькие.

— А я озябла! — Поднявшись, Марлен задрала длинную юбку и припустилась к дому. — Догоняй свою пуму!

В дневнике Ремарк напишет: «Полная сладкая жизнь и немного страха, что это ненадолго».

А через два года в Ле-Туке придет война. И если Первая мировая лишь приостановила расцвет города, в отелях которого разместились военные госпитали, то германское вторжение принесло с собой многочисленные разрушения. После пятилетней оккупации Ле-Туке оказался наиболее заминированным городом Франции: саперы нашли в лесах и на пляжах более ста тысяч мин.