Дмитрий Олейников - Бенкендорф

Двадцатого июля Измаил-бей перешёл Дунай с войском, вчетверо превосходившим противостоявший ему отряд под командованием генерала Засса, но дальнейший путь оказался закрыт. Засс оседлал обе дороги, ведущие вглубь Валахии через заболоченные низины Дуная, и все попытки прорваться отбивал силами пехоты и артиллерии. Когда от жары болото стало постепенно высыхать, генерал попросил у Кутузова подкреплений. Вот тогда главнокомандующий и отправил ему на помощь Воронцова с пехотой и Бенкендорфа с его батальоном чугуевских улан и ротой конной артиллерии. На новой позиции, которую Засс усилил полевыми укреплениями, Воронцов принял начальство над центром позиции; Бенкендорф, уже «по привычке», командовал форпостами и был «в разных стычках, ежедневно встречавшихся между нашим и турецким лагерем»125. Как ни пытался Измаил-бей вырваться на «оперативный простор», у него ничего не получалось — ни в июле, ни в августе, ни в сентябре… А с середины октября уже Засс перешёл к активным действиям: его задачей стало сковать войска Измаил-бея так, чтобы они не смогли двинуться на помощь обложенной под Рущуком главной армии. Воронцов прошёлся с боем по турецким тылам и создал угрозу повторения, хотя и в меньшем масштабе, рущукского окружения прижатых к Дунаю турецких сил. Напуганный Измаил-бей в октябре оставил свой плацдарм на левом берегу Дуная. 13 ноября, когда Ахметпаша подписал акт о перемирии (фактически предваривший капитуляцию его главной армии), Измаил-бей начал отводить войска от Видина к Софии. Это отступление представляло собой жалкое зрелище: остатки турецких войск были изнурены, пехота шла босой, лошади сотнями падали по дороге… Многие солдаты бросали полки и расходились по домам.

Двадцать третьего ноября блокированные под Рущуком остатки главной турецкой армии (две трети её умерли от голода и болезней) «запросили амана», сложили оружие. Это было фактическим окончанием боевых действий. Отряд Засса с 2 декабря расположился на зимовку в Малой Валахии, и за дело взялись дипломаты. Кутузов успел вовремя. Окончательно мир был подписан в Бухаресте 16 мая 1812 года, а ратифицирован Александром 111 июня в Вильно. Это был день, когда Наполеон уже стоял на горе напротив Ковно и отдавал последние распоряжения о наведении мостов через пограничный Неман.

Брат нашего героя, Константин, начал свою Отечественную войну в первые же дни нового, 1812 года. 5 января он, будучи советником русского посольства при дворе неаполитанского короля Мюрата, бился на шпагах со ставленником Наполеона, графом Эксельманом. Это была «четверная» дуэль: одновременно русский посол Долгоруков дрался с французским послом Дюраном. Причиной стали разногласия в понимании тонкостей дипломатического протокола: на новогоднем приёме Дюран нагрубил Долгорукову и толкнул его, а в ответ получил оплеуху. За вызовом Дюрана последовал и вызов «оскорблённого» случившимся Эксельмана — его и перехватил Бенкендорф-младший. Долгоруков зацепил Дюрана своим клинком, и они примирились. Константин закончил дуэль «вничью»: ранил противника и был ранен сам. Самолюбие было удовлетворено, но дипломатическая карьера испорчена — всем участникам была гарантирована отставка.

Пока велось разбирательство, пока между Неаполем, Парижем и Петербургом скакали курьеры, тёмная грозовая туча наполеоновской армии уже нависла над границами России.

Для Александра Христофоровича война началась со сцены, известной по великому толстовскому роману, соответствующему эпизоду знаменитого фильма С. Бондарчука и произошедшей на самом деле: с бала в загородном имении генерала Беннигсена Закрет, близ Вильно. Празднество было устроено высшими сановниками в честь императора Александра I; на его организацию было решено сделать «сбор» в свите по сто червонцев с человека. Вошёл в долю и Бенкендорф.

«Блестящее собрание разряженных женщин, военных в богатых мундирах и орденах с алмазами; рассыпавшаяся на зелёной лужайке огромная толпа, пестревшая разнообразными и блестящими цветами своих одежд; старые деревья, образовывавшие обширные пространства зелени; река Вилия, отражавшая в своём извилистом течении и лазурное небо, и розоватые оттенки солнечного заката; лесистые вершины гор, исчезавшие в туманном горизонте, — всё представляло чудную картину…»1

В самый разгар «роскошных увеселений» к царю подошёл генерал-адъютант Балашов и тихонько доложил о приезде курьера от генерала Орлова-Денисова, чей казачий полк стоял на самой границе. Курьер привёз известие неожиданное — и давно ожидавшееся: Наполеон навёл мосты через Неман и начал переход на русскую территорию.

Александр потребовал от Балашова сохранить эту новость в тайне и пробыл на балу ещё час, стараясь сохранять самообладание и даже весёлость. Однако, как заметил генерал Ермолов, от окружающих (в том числе и от Бенкендорфа) не могло укрыться произошедшее смятение, что «дало повод к заключениям о причине внезапного прибытия… Вскоре затем разгласила молва, что французы перешли Неман недалеко от Ковно, что город занят ими и казаки на передовой страже отступают, разменявшись выстрелами»2. Бенкендорф запомнил, что последовавший наутро «отъезд императорской квартиры, всех военных и гражданских чиновников, их жён и множества жителей Вильны… представлял настоящий базар. Остановились и пришли в себя только в Свенцянах»3.

Роль флигель-адъютантов в развернувшихся затем событиях оказалась далека от выполнения незначительных придворных поручений мирного времени. А. X. Бенкендорф и С. Г. Волконский очутились среди тех, чей вклад в относительно благоприятный исход начального периода войны был весьма значительным.

Как известно, Наполеон быстро вбил клин между двумя основными русскими армиями — Барклая и Багратиона. Предугадав вполне резонное желание этих армий соединиться, он решил устроить ловушку второй, меньшей по численности, армии Багратиона. Вместо того чтобы всей массой навалиться на первую армию и подставить тыл Багратиону, Наполеон разделил свои войска на две группы, каждая из которых численно превосходила противостоящие ей русские войска. Идущий на север Багратион должен был натолкнуться на силы лучшего наполеоновского маршала Даву. А если бы он отказался от намеченного командованием «наступления», остановился или начал отход, то его настигли бы другие вторгшиеся колонны (с юга шли корпуса австрийцев и саксонцев, а с запада надвигались части вестфальцев под командой младшего брата Наполеона Жерома). В своих «Записках» Бенкендорф сообщает, что посланному для переговоров Балашову Наполеон уже объявил, что «армия Багратиона несомненно отрезана и погибла»4. Опасность была реальной: отряд знаменитого Дорохова, промедливший всего два дня из-за ожидания так и не пришедших предписаний, вырывался потом из затягивавшейся петли чуть ли не на виду у всей Великой армии; при этом его пехоте пришлось совершать по жаре переходы, изнурявшие до кровавого пота.