Дмитрий Олейников - Бенкендорф

Бенкендорфу запомнились «ужасный треск» и далеко распространявшийся свет, от которого даже ночью были хорошо видны лица солдат и следовавших вслед за армией беженцев. Волконский был потрясён тем, что зарево пожара позволяло ему «без затруднения» читать донесения, находясь в 10–15 верстах от Москвы.

С 4 сентября отряд Винцингероде, имевший в строю две тысячи человек при двух конных орудиях и подкреплённый Тверским ополчением, остался единственной силой, прикрывавшей дорогу из Москвы в Санкт-Петербург. Именно от Винцингероде — точнее, от отправленного им курьера, лейб- казачьего поручика Орлова-Денисова — Александр I узнал об оставлении Москвы. Ради сохранения тайны граф Аракчеев продержал примчавшегося в столицу поручика взаперти, в собственном кабинете, до тех пор, пока не последовал ответ императора в запечатанном пакете. Затем Орлов-Денисов был немедленно усажен на тройку и отправлен обратно под конвоем казака.

Этот пакет в штабе Винцингероде вскрывали с трепетом, ведь решение о сдаче Москвы было принято без участия императора. Не принял ли государь это известие как знак поражения, не собрался ли прекратить войну?

Когда Винцингероде прочёл письмо Александра, лицо его просветлело. Он протянул его штабным офицерам — Бенкендорфу, Волконскому и Л. А. Нарышкину — со словами: «Посмотрите, каков император у России и у нас!» Даже спустя иолвека Сергей Волконский вспоминал то письмо как удивительный пример возвышенного чувства и твёрдого духа, более того, как документ, после чтения которого отчаяние, охватившее 2 сентября, полностью сменилось уверенностью в необходимости и правильности принесённой жертвы. «Я не могу понять, — писал Александр, — что заставило Кутузова отдать врагу Москву после победы, которую он одержал при Бородине. Но одно я могу вам сказать: пусть мне пришлось бы в поте лица обрабатывать клочок земли в самой глубине Сибири, я никогда не соглашусь заключить мир с непримиримым врагом России и моим». Князь А. Шаховской вспоминал, что видел в этом письме строки, где русский император называл мир с Наполеоном «политическим рабством и внутренней враждой».

Москва, как говорили тогда солдаты, стала «заграницей», но война продолжалась. Аванпосты противоборствующих сторон расположились на большой дороге в Петербург, у противоположных концов нынешнего Зеленограда: французы у Чёрной Грязи, русские у Чашникова. В дальнейшем сравнительно небольшой «обсервационный корпус» Винцингероде стал подобием прочной и гибкой мембраны: при давлении превосходящих французских сил он мог прогнуться до Дмитрова и Клина, но никогда не терял соприкосновения с противником. Когда французы отходили — за ними следовал Винцингероде, и его передовые отряды снова занимали позиции у Чашникова и Чёрной Грязи.

Казачьи посты не вступали в невыгодные стычки, но регулярно снабжали информацией штаб Винцингероде (а значит, и Кутузова, и Петербург). Столичные газеты постоянно публиковали известия с северо-западных окрестностей Москвы. Обыватель разворачивал газету с трепетом: не двинулся ли Наполеон на завоевание Северной столицы? И успокаивался, читая, например, в «Северной почте»:

«Генерал-адъютант барон Винцингероде… из деревни Давыдовки доносит Его Императорскому Величеству следующее: Вашему Императорскому Величеству всеподданнейше доношу: что при корпусе, авангарде, отрядах, заставах и передовых постах обстоит всё благополучно… По Санкт-Петербургской дороге неприятельских движений никаких не замечено. Разъездами захвачено несколько пленных, которые подтверждают, что войска их, находящиеся в Москве, также имеют большой недостаток в провианте…

По всем известиям, которые я имею, заключать должно, что неприятельские соединённые силы находятся в Москве. Он, претерпев неоднократно весьма значащий урон от отрядов моего корпуса, производит фуражировку с прикрытием и большою осторожностью».

«Всё обстоит благополучно» означало: идёт малая война, «партии» казаков и гусаров постоянно тревожат наполеоновских фуражиров, а на большой дороге захватывают курьеров и почту. Число пленных через месяц после оставления Москвы почти втрое превышало численность «обсервационного корпуса».

В деле захвата «трофеев» случались иногда курьёзы. Както казаки привели к Бенкендорфу несколько странных фигур в изорванных сюртуках: пленные не говорили по-русски и держали в руках духовые инструменты. Всё указывало на то, что это неприятельские музыканты. Но оказалось, это были прибалтийские немцы, музыканты барона Фитингофа, переселившегося перед войной из Риги в Москву. Барон бежал перед приходом французов, забыв музыкантов, и они какоето время пробыли оркестрантами открытого в Москве французского театра. Потом, когда стало не до музыки, их из Москвы выгнали — и они тут же были «взяты в плен». В отряде Винцингероде «музыканты Фитингофа» с усердием играли «за кушанье», составляя «столовую гармонию при биваках их превосходительств».

В середине сентября отряд Бенкендорфа был отправлен к Волоколамску: туда, по данным разведки, двигалась неприятельская колонна. Однако пока он шёл, ситуация изменилась: в городе осталась только группа неприятельских фуражиров. Бенкендорф уже не застал и их — живыми. «Собравшиеся на удальство» городские жители и крестьяне сами управились с вражеской «партией»: одних сожгли в домах, других, застав врасплох, перерезали. Бенкендорфу с гордостью рассказывали, как «служанка казначея заколола поварским ножом двух французских подлипал, ворвавшихся один после другого в чулан, где она спряталась».

Отряду пришлось идти дальше на юг, в сторону Можайска. Там Бенкендорф применил обычную партизанскую тактику: разбил своё соединение на четыре части, указав каждой направление движения и сборный пункт на следующую ночь. Уже к вечеру мобильные казачьи группы, сопровождаемые «ватагами» крестьян, привели более восьмисот пленных, множество повозок, лошадей, скота. ¦ Столичная «Северная почта» не преминула сообщить о подвигах Бенкендорфа:

«Императорского Величества флигель-адъютант полковник Бенкендорф стоит с отрядом своим между Волоколамском и Можайском при селе Спасском. Он со своим отрядом наносил большой вред неприятелю под самым городом Рузою и Можайском. От французов посланы были два эскадрона для открытия его отряда. Полковник Бенкендорф послал против них соединённую партию из лейб-казачьего полка и Донских полков Иловайского 4-го и Чернозубова 8-го, числом не более ста человек. Сии два французские эскадроны совершенно были разбиты и взято в плен: 1 ротмистр и 152 рядовых с их лошадьми. Сам начальник французского отряда был убит».