Федор Елисеев - Казаки на Кавказском фронте 1914–1917

Остальные присутствовавшие командиры полков — 1-го Таманского полковник Кравченко, 3-го Екатеринодарского полковник Миргородский, 3-го Линейного полковник Кучеров, а также командиры 4-й Кубанской батареи войсковой старшина Яновский и 6-й батареи войсковой старшина Черник с тостами не поднимались.

Официальный тост полковника Мистулова, очень продуманный, был устремлен только вперед. Когда он говорил — был очень бледен.

После некоторой паузы вновь встал Калитин и сказал тост уже исключительно по адресу нашего командира 1-го Кавказского полка. Слова милого, доброго и всегда веселого старика были очень лестны как для Мистулова, так и для нашего полка. И закончил он тем, что имя Мистулова еще с русско-японской войны окружено ореолом воинского восторга.

— Тебе, Эльмурза, становится тесно в рамках полка! — без аффектации произнес он, поднял свой бокал и выпил до дна.

Трубачи полкового оркестра, внимательно слушая каждый тост, особенно восторженно заиграли туш своему выдающемуся командиру. Мистулов сидел бледный. Потом встал и выпил свой бокал до дна.

Среди нас, обер-офицеров, оказался буквально «баян тостов». То был 3-го Линейного полка есаул Лобов. Его тост был обращен к генералу Певневу. В мирное время Лобов был в 1-м Линейном полку, когда им командовал полковник Певнев.

Как уже отмечалось, Певнев поставил свой полк образцово. Подтянуть офицеров, заставить всех работать во все свои силы — было его девизом. Так вот об этом-то и говорил Лобов в своем тосте. Он говорил так хорошо, так складно, что даже весь генералитет, вначале не обративший внимания «на какого-то там есаула», примолк и начал прислушиваться. Лобов хвалил Певнева и восторгался им. Сам же генерал Певнев, скучающий за столом, стал изредка бросать испытующие взгляды на Лобова, словно спрашивая: «Правду ли ты говоришь? Или льстишь только?»

Но Лобов, по-видимому, говорил истинную правду. И дошел до признания, что «когда полковник Певнев вызывал в свой командирский кабинет кого-либо из офицеров, то у того тряслись ноги от страха, а у меня, подъесаула Лобова, — в особенности…»

Все, сидевшие до этого молча, весело расхохотались и дружно приветствовали Певнева, рассмеявшегося в унисон со всеми.

С командиром полка я был по делам в Эрзеруме. Он остался там в гостях у своего друга, войскового старшины Антонова Терского войска, теперь коменданта Эрзерума, я же вернулся в полк перед заходом солнца.

Идя по биваку к канцелярии, из одной офицерской палатки слышу слова сотника Дьячевского:

— Эй, ты, подъесаул!.. Иди сюда!

— Не подъесаул, а господин сотник, — шутейно отвечаю ему дружески.

— Ну, ошибаешься… пойди и спроси у своего Халанского, — продолжил он.

Не обратив на это никакого внимания, подхожу к канцелярской палатке. У входа в нее меня встречает Халанский и радостно говорит:

— Ваше благородие! Поздравляю вас с производством в подъесаулы. Сегодня получен приказ по Кавказской армии о производстве в следующие чины всех, на кого были поданы наградные листы в Эрзинджане.

Столь быстрый ответ о производстве из далекого Петрограда меня удивил. Халанский подает приказ, читаю — истинная правда. Его надо сегодня же перепечатать «приказом по полку», что и делается. На радостях, как и с удивлением, спешу к Дьячевскому, где уже идет «обмывка погон».

Было немного странным нам, недавним хорунжим, стать 23–24-летними подъесаулами и иметь «самый красивый погон офицера с четырьмя золотыми звездочками», который в мирное время достигался только к 30-летнему возрасту.

В общем, у нас в полку идет сплошное веселье, затянувшееся глубоко за полночь. А после полуночи в радостном угаре веселья мы решаем поздравить, и поздравить сегодня же, своих сверстников-таманцев с производством в чин «самого красивого погона подъесаула с четырьмя звездочками».

Сказано — сделано. Поздравить новых подъесаулов-таманцев надо с помпой. Все мы и полковой хор трубачей — «на взводе». Приказано немедленно же седлать лошадей, чтобы скакать к таманцам за 10 верст. Все старшие офицеры остаются здесь, а мы, восемь новых подъесаулов — Дьячевский, Кулабухов, Елисеев, Некрасов, Леурда, Поволоцкий, Мацак, Винников, новые сотники Бабаев, Фендриков и Щербаков (все поставлены в порядке старшинства) с хором трубачей и своими конными вестовыми, всего свыше 50 человек, наметом, изредка переводя в шаг, скачем в 1-й Таманский полк по направлению к Эрзеруму…

Кроме подъесаула Дьячевского, все мы холосты, бесшабашны и всегда веселы и дружны между собой.

Вот и их село. Но… все темно у них, у таманцев все спит — как село, так и весь полк в палатках.

Выстроившись развернутым фронтом, остановились.

— Встречный марш 1-го Таманского полка! — бросаю команду трубачам.

По положению полковой хор трубачей подчиняется непосредственно полковому адъютанту, который имеет над ними права командира сотни и которому они должны отдавать воинскую честь, «становясь во фронт».

И в полной темноте и тишине, далеко за полночь, прослушали его весь до конца, благозвучный и нежный их полковой марш, в котором мелодии корнетов так мягко переливаются между собой.

Трубачи исполнили его полностью для того, чтобы показать таманцам, что это относится исключительно к их полку и они должны об этом знать.

А чтобы они узнали, кто именно их вызывает, последовало исполнение нашего полкового марша, но его первой, эстакатной половины.

К нашему удивлению, тишина и темнота продолжали оставаться на биваке таманцев.

— Сигнал «намет»! — раздается новая команда, и после исполнения его всем хором трубачей мы шумно врываемся в их расположение.

Наконец офицерские палатки пробудились. В некоторых из них зажглись свечи. Первым взволнованно выскочил их полковой адъютант сотник Лопатин, с которым мы все очень дружили.

— Што вы, господа!.. Да тише!.. Полк же спит! — урезонивал он нас, видя наше «повышенное настроение».

— Што-о!.. Полк спит?.. Когда подъесаулы кутят — никто не должен спать! — несется веселое ему в ответ.

— Какие подъесаулы? — спрашивает он.

— А те, что сегодня произведены высочайшим приказом!.. Вот и прискакали, чтобы поздравить и вас! — несется ему в ответ.

Оказывается, в их полк еще не дошло производство, так как они запоздали с представлениями.

— Ну… так тогда о чем же с ними разговаривать! — бросаем мы нашему общему и любимому другу Лопатину. И уже сами, без приглашения, соскочили с седел, желая продолжать веселиться и здесь.

Уже выскочили к нам в недоумении другие друзья-таманцы, сотники Вася Демяник, Шура Зекрач, Миша Васильев. Я врываюсь в палатку к есаулу Константину Николаевичу Закрепе, и хотя он летами годен мне в отцы, мы дружны и на «ты». Прошу его «учтиво» подняться с постели и повеселиться с нами, зная, какой он любитель подобного времяпровождения…