Анна Достоевская - Воспоминания

Со своей стороны, я, прожившая с мужем четырнадцать лет, считаю своим долгом засвидетельствовать, что Федор Михайлович был человеком беспредельной доброты. Он проявлял ее в отношении не одних лишь близких ему лиц, но и всех, о несчастии, неудаче или беде которых ему приходилось слышать. Его не надо было просить, он сам шел со своею помощью. Имея влиятельных друзей (К. П. Победоносцева, Т. И. Филиппова, И. А. Вышнеградского), муж пользовался их влиянием, чтобы помочь чужой беде. Скольких стариков и старух поместил он в богадельни, скольких детей устроил в приюты, скольких неудачников определил на места! А сколько приходилось ему читать и исправлять чужих рукописей, сколько выслушивать откровенных признаний и давать советы в самых интимных делах. Он не жалел ни своего времени, пи своих сил, если мог оказать ближнему какую-либо услугу. Помогал он и деньгами, а если их не было, ставил свою подпись на векселях и, случалось, платился за это. Доброта Федора Михайловича шла иногда вразрез с интересами нашей семьи, и я подчас досадовала, зачем он так бесконечно добр, но я не могла не приходить в восхищение, видя, какое счастье для него представляет возможность сделать какое-либо доброе дело.

Страхов пишет, что Достоевский был “завистлив”. Но кому же он завидовал? Все, интересующиеся русскою литературой, знают, что Федор Михайлович всю жизнь благоговел пред гением Пушкина и лучшею статьею, возвеличившею великого поэта, была Пушкинская речь, произнесенная им в Москве при открытии ему памятника.

Трудно допустить в Федоре Михайловиче зависть к таланту графа Л. Толстого, если припомнить, что говорил о нем мой муж в своих статьях “Дневник писателя”. Возьму, для примера, “Дневник” за 1877 год: в январском номере, говоря о герое “Детства и Отрочества”, Федор Михайлович выразился, что это “чрезвычайно серьезный психологический этюд над детской душой, удивительно написанный” {“Дневник писателя”, 1877, изд. 1883 г., стр. 34. (Прим. А. Г. Достоевской.) {288}}. В февральском выпуске муж называет Толстого “необыкновенной высоты художником” {Idem, стр. 55. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. В “Дневнике” за июль-август Федор Михайлович выставил “Анну Каренину” как “факт особого значения, который бы мог отвечать за нас Европе, на который мы могли бы указать Европе” {Idem, стр. 230. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. Далее (там же) говорит: “он гениально намечен поэтом в гениальной сцене романа, в сцене смертельной болезни героини романа” {Idem, стр. 234. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. В заключение статьи муж говорит! “Такие люди, как автор Анны Карениной, - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их” {Idem, стр. 258. (Прим. А. Г. Достоевской.)}.

В знаменитом романисте Гончарове Федор Михайлович не только ценил его “большой ум” {Биография и письма, стр. 318. (Прим. А. Г. Достоевской.) {289}}, но высоко ставил его талант, искренно любил его и называл своим любимейшим писателем {“Дневник писателя”, 1877, изд. 1883 г., стр. 229, 230. (Прим. А. Г. Достоевской.)}.

Отношения моего мужа к Тургеневу в юности были восторженные. В письме к брату от 16 ноября 1845 года он пишет про Тургенева: “Но, брат, что это за человек! Я тоже едва ль не влюбился в него. Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет, - я не знаю, в чем природа отказала ему? Наконец, характер неистощимо прямой, прекрасный, выработанный в доброй школе” {Биография и письма, стр. 42. (Прим. А. Г. Достоевской.) {290}}. Впоследствии Федор Михайлович разошелся с ним в убеждениях, но Тургенев в письме своем от (28 марта (9 апреля) 1877 года писал: “Я решился написать Вам это письмо, несмотря на возникшие между нами недоразумения, вследствие которых наши личные отношения прекратились. Вы, я уверен, не сомневаетесь в том, что недоразумения эти не могли иметь никакого влияния на мое мнение о Вашем первоклассном таланте и о том высоком месте, которое Вы по праву занимаете в нашей литературе”) {Первое собрание писем И. С. Тургенева, 1885, стр. <315>. (Прим. А. Г. Достоевской.) {29l}}. В 1880 году на московском празднестве, говоря о пушкинской Татьяне, Федор Михайлович сказал: “Такой красоты положительный тип русской женщины почти уже не повторялся в нашей художественной литературе - кроме, разве образа Лизы в “Дворянском гнезде” Тургенева” {Биография. Воспоминания, стр. 310. (Прим. А. Г. Достоевской.) {292}}.

Говорить ли об отношении Федора Михайловича к поэту Некрасову, который всегда был дорог ему по воспоминаниям юности и которого он называл великим поэтом, создавшим великого “Власа”? {“Дневник писателя”, 1877, изд. 1883 г., стр. <390>. (Прим. А. Г. Достоевской.)}. Статья по поводу смерти Некрасова, в которой Федор Михайлович сказал, что “он, в ряду поэтов (т. е. приходивших с “новым словом”) должен прямо стоять вслед за Пушкиным и Лермонтовым” {Idem, стр. 387.}, эта статья, по признанию знатоков русской литературы, могла считаться лучшею из статей, написанных по поводу кончины поэта.

Вот каковы были отношения моего мужа к талантам и произведениям наших выдающихся писателей, и слова Страхова, что Достоевский был завистлив, были жестокою к нему несправедливостью.

Но еще более вопиющею несправедливостью были слова Страхова, что мой муж был “развратен”, что “его тянуло к пакостям, и он хвалился ими”. В доказательство Страхов приводит сцену из романа “Бесы”, которую “Катков не хотел печатать, но Достоевский здесь ее читал многим”.

Федору Михайловичу для художественной характеристики Николая Ставрогина необходимо было приписать герою своего романа какое-либо позорящее его преступление. Эту главу романа Катков действительно не хотел напечатать и просил автора ее изменить. Федор Михайлович был огорчен отказом и, желая проверить правильность впечатления Каткова, читал эту главу своим друзьям: К. П. Победоносцеву, А. Н. Майкову, Н. К. Страхову и др., но не для похвальбы, как объясняет Страхов, а прося их мнения и как бы суда над собой. Когда же все они нашли, что сцена “чересчур реальна”, то муж стал придумывать новый варьянт этой необходимой, по его мнению, для характеристики Ставрогина сцены. Варьянтов было несколько, и между ними была сцена в бане (истинное происшествие, о котором мужу кто-то рассказывал) {293}. В сцене этой принимала преступное участие “гувернантка”, и вот ввиду этого, лица, которым муж рассказывал варьянт (в том числе и Страхов), прося их совета, выразили мнение, что это обстоятельство может вызвать упреки Федору Михайловичу со стороны читателей, будто он обвиняет в подобном бесчестном деле “гувернантку” и идет таким образом против так называемого “женского вопроса”, как когда-то упрекали Достоевского, что он, выставив убийцей студента Раскольникова, будто бы тем самым обвиняет в подобных преступлениях наше молодое поколение, студентов.