Александр Кабаков - Аксенов

А.К.:В том-то и дело. В сущности, в поколении Аксенова, и в нашем с тобой поколении, и даже в следующем за нами поколении, и даже немножко в предыдущем перед аксеновским — во всех советская власть получила сначала просто критиков, а потом и настоящих врагов. И не потому, что люди были такими к ней непримиримыми, а потому, что перед каждым из них встал выбор: оставаться приличным человеком, то есть хоть как-то уважать себя, или наоборот.

Е.П.:И это не только в нашей стране было. У польского писателя, критика, литературоведа Виктора Ворошильского, некогда ярого и молодого коммуниста-комсомольца, все началось с пятьдесят шестого года. Ему не понравилось, что в советскую Венгрию советские же танки ввели, и он стал отъявленнейшим диссидентом. Или польский русист Анджей Дравич! Или чех Зденек Млынарж, который вместе с Горбачевым в МГУ учился!

А.К.:А я вот тебя сейчас познакомлю с одним своим соображением, которое мне только что в голову пришло. По поводу танков — что в Венгрии, что спустя двенадцать лет в Чехословакии. Нам с тобой хорошо известно из рассказов старших товарищей, как в августе шестьдесят восьмого московская молодая интеллектуальная элита отдыхала в Коктебеле «у лазурной колыбели». Где и получила сообщение, что в братскую Чехословакию по-братски введены братские танки. И они, естественно, дико возмутились. А давай зададимся вопросом: а чем, собственно, вы, молодые советские писатели, возмущены? Резонной, эффективной и необходимой для сохранения социализма мерой? Ведь когда система перестала танки вводить или стала вводить их в ограниченном количестве, как в Литву, то тут же и рухнула. Так что если бы она не ввела их в пятьдесят шестом в Венгрию, от нее еще тогда ничего бы не осталось, потому что следом за Венгрией поднялись бы Польша и Германия. А если бы не было «братской помощи» Чехословакии, то берлинская стена, пропади она пропадом, рухнула бы в шестьдесят девятом, а не в восемьдесят девятом. Резонно? Да. Однако Аксенов и иже с ним, оставаясь советскими людьми, тем не менее хотели сохранить порядочность, чтоб западные сверстники и коллеги им в морду не плюнули за очередные проделки большевиков. Но когда ты недоволен любыми действиями тоталитарной власти, ты становишься ее врагом. Советская власть остаться в мире с такими людьми, как Аксенов, не могла. Советская власть самими попытками сохранить свое существование таких людей отторгала рано или поздно.

Е.П.:Я тут догадался, как Мальчиш-Плохиш, персонаж Аркадия Гайдара, какова была главная военная тайна советской власти, тайна, которую она тщательно охраняла: советская власть знала, что любая попытка ее реформировать для нее гибельна. Поэтому все вы, господа реформаторы, пошли к едрене фене! Мы будем вас только по тактическим соображениям терпеть, не более. А так вообще-то вы для нас — враги. А Горбачева советская власть проглядела. Никиту скинула, хотя и поздно, а Горбачева проглядела.

А.К.:Я вот сейчас о себе думаю. И, извини за пафос, думаю весьма честно. Вот если бы в семьдесят втором там каком-нибудь году, когда я мечтал опубликовать свою первую повесть, ее бы вдруг сдуру опубликовали, то я, может, еще тогда стал бы советским писателем, как, допустим, Юрий Михайлович Поляков? Кстати, моя повесть была ничем не более антисоветская, чем его первая повесть в «Юности» про комсомольцев «ЧП районного масштаба», он, пожалуй, даже резче моего написал, он ведь меня помоложе как-никак и писал позже. Но она прошла, а моя не прошла, а вот если бы прошла, то, глядишь, был бы я, увы, совершенно советский человек. И рано или поздно советская власть меня поставила бы в такое неудобное положение, в котором я должен был бы выбирать: или я все еще приличный человек, или уже непристойный.

Е.П.: I’m afraid that … боюсь, что поставила бы. Если взять подшивку журнала «Юность» за оттепельные годы, то там найдешь очень много имен людей, которые хорошо начинали и прескверно кончили.

А.К.:Вот и с Васей произошло то, что сначала советская власть решила, что из него можно сделать своего, и раскрыла ему объятья…

Е.П.:Тем более что он этой власти немножко подмигивал, как морячок из его же рассказа «На полпути к Луне», который все по горлу пальцем стучал, делая кому-то приглашающие выпить знаки.

А.К.:…но не случился у них роман. Мало у кого из заметных писателей случился. Диапазон отторжения был от сознательной враждебности до постепенного неприятия и полного развода, как у Аксенова. Ну почему все-таки не позволили Аксенову, несмотря на все перечисленное, стать нормальным советским писателем? Ведь формализм его учителю Катаеву простили. Равно как и «идейно ущербное», говоря гэбэшным языком, содержание катаевской повести «Уже написан Вертер». Ввиду старости и заслуженности?

Е.П.:И ввиду того что Валентин Петрович всегда живо и верноподданически откликался на любой бред партии и правительства. Аксенов же один-единый раз напечатал письмо в «Правде» по просьбе Бориса Полевого, заклинавшего «звездного» автора спасти журнал «Юность» от Хруща, а потом всю жизнь мучился, что дал слабину. И — Катаев был лауреатом Сталинской премии, Героем Социалистического труда, а против Аксенова каждый год какие-нибудь кампании разводили. То появлялось письмо мифических «крымских таксистов» по поводу «клеветнического рассказа “Товарищ красивый Фуражкин”», то поднимали хай из-за публикации в журнале «Кодры» стихотворного отрывка, показавшегося «Литературной газете» непристойным. Это, кстати, был отрывок из тайного антисоветского «Ожога», о чем, естественно, никто тогда не знал, но чутью «Литературки» можно только позавидовать. К слову, если забежать вперед, уже в годы перестройки коммунисты спустили на Аксенова всех собак, обвиняя в низкопоклонстве перед США и напечатав, как в старые добрые времена, в журнале ЦК КПСС «Крокодил» целую подборку писем разгневанных «трудящихся». Помню, к слову, что в начале шестидесятых этот же «орган» отличился тем, что просто, без комментариев, перепечатал стихотворение Беллы Ахмадулиной «Маленькие самолеты», совершенно аполитичное. Дескать, полюбуйтесь, дорогие читатели, какой бред сочиняют эти молодые писатели, существующие на народные деньги! Так что Катаеву, я думаю, изысканную форму простили в виде исключения . А у других были в связи с этим сильные проблемы. У того же Битова, например, с романом «Пушкинский дом». Советская власть понимала: этим аксеновым-ахмадулиным-битовым полмизинца дай — они всю руку оттяпают. Форма! Говоря об Ахматовой, советские мерзавцы с наслаждением цитировали довольно дурацкий ответ Маяковского на вопрос одного из читателей, как он оценивает стихи Ахматовой по форме . «Форма как форма, белогвардейская», — весело острил «агитатор, горлан, главарь».