Анна Федорец - «Я надеюсь на милость бога...» А.А. Карзинкин как образец русского православного мецената

Помимо исполнения ктиторских обязанностей, Александр Андреевич постоянно занимался социальной благотворительностью. В 1889 году 26-летний Карзинкин отдал тысячу рублей на призрение душевнобольных (сбор денег производился по почину городского головы Н.А. Алексеева). Следующие известные его даяния приходятся на период после 1906 года, когда скончался его отец. Так, в 1908 году Александр Андреевич пожертвовал 25 тысяч рублей Московскому купеческому обществу на пособия бедным и столько же — Московской управе на образование фонда, с тем чтобы «проценты с этой суммы ежегодно выдавались бедным купеческого сословия к праздникам Св[ятой] Пасхи и Рождества Христова». Оба пожертвования носили имя отца, Андрея Александровича Карзинкина. 1908 год, кроме всего прочего, стал важной вехой в семейном бизнесе: в этом году Карзинкины отпраздновали 50-летие начала работы фабрики Товарищества Большой Ярославской мануфактуры. К дате «1908» было приурочено строительство в Ярославле новой церкви по проекту архитектора А.В. Иванова на деньги товарищества. Освятили храм во имя Андрея Критского — и здесь вновь можно усмотреть акт доброй памяти сына по отношению к любимому отцу… да и видное место Александра Андреевича в директорате товарищества.

Столь крупное предприятие, как Товарищество Ярославской мануфактуры, вообще не могло не играть видной роли в жизни Ярославля. Например, ему принадлежала лучшая в городе пожарная машина, на которой добровольцы фабрики прибывали на тушение сильных пожаров. Когда же в 1900 году в Ярославле пустили первый трамвай, одна из трех его веток связала центр города именно с мануфактурой.

1908-й при всей его важности не стал еще венцом благотворительной деятельности Александра Андреевича. Всего через три года, в 1911-м, Карзинкин пожелал возвести и оборудовать за свой счет лечебницу на 15 грудных детей с амбулаторией. Это пожертвование было посвящено памяти его покойной сестры, Софьи Андреевны. Корпус с амбулаторией строился при активном участии самого Карзинкина, лично наблюдавшего за качеством и скоростью работ. Новое медицинское заведение открылось в Морозовской больнице (1914). Вообще, именные пожертвования являлись заметной частью предпринимательской благотворительности. В Российской империи бытовала традиция раздачи денег неимущим после смерти, «на помин души». Еще ранее на Руси утвердился обычай наделять нищих на церковной паперти после панихиды «поминальной» милостыней; в семействе умершего устраивались особые поминки для всех тех нищих и бедняков, кто зайдет во двор дома умершего. В этом обычае заложен сакральный смысл: православный христианин верил, что после смерти бедняки «отмолят» душу благотворителя, очистят ее от грехов своим обращением к Богу.

В 1917 году Александру Андреевичу исполнилось 54 года. Кто знает, сколько еще благих дел мог он совершить! Ведь Высший судия отвел ему еще немало лет. Но… грянула революция.

После прихода к власти большевистского правительства многие представители образованного класса вынужденно или добровольно покинули страну, превратившуюся из матери в мачеху. По свидетельству П.П.Муратова, который сам эмигрировал за рубеж, Александр Андреевич легко мог выехать из России в 1918 году: итальянская военная миссия жила в доме Карзинкиных перед отъездом из России. Невзирая на советы друзей, Карзинкин не пожелал эмигрировать. В том же, 1918 году он устроился работать в Государственный российский исторический музей (так именовали тогда ГИМ) на должность научного сотрудника. Работать там ему довелось больше десятка лет: с 1918 по 1930 год, с вынужденными перерывами, проведенными им за решеткой Бутырской тюрьмы.

Знал ли Карзинкин, что его могут арестовать? Если и не знал наверняка, то догадываться уж точно мог — как догадывались об этом многие его знакомые. Когда ему советовали уехать из России, «он волновался: „Как же я могу бросить фабрику. Ведь они там все разорятся“. „Но вас арестуют“. Карзинкин улыбался немного таинственно. „Наши рабочие не дадут“, — говорил он не без гордости. Его действительно некоторое время не трогали. Он был избран в фабричный комитет и усердно работал там, пользуясь уважением даже рабочих-большевиков. Все это было возможно, разумеется, до поры до времени. Нашелся комиссар, который „убрал“ его и поселил в Бутырскую тюрьму почти на целый год».

Первый раз Карзинкина арестовали в начале августа 1920 года. Неделю спустя он сидел в камере Бутырской тюрьмы — вместе с видным коллекционером, также «классово чуждым буржуазным элементом» Д.И.Щукиным. «Я нахожусь в интеллигентной компании и вообще в прекрасных условиях», — сообщает Александр Андреевич А.В.Орешникову в письме от 8 сентября («прекрасные условия» — это когда к революционному празднику 7 ноября на арестантском столе появляются хлеб, молоко, масло! — А.Ф.) Приведенные выше строки пишет тюремный сиделец, впрочем, уже и на воле лишившийся семейного предприятия, собственного особняка, средств к существованию, наконец… Взамен утраченного материального благополучия у него появилось две комнатушки плюс возможность работать и получать жалованье в Историческом музее. Что ж, многие не располагали даже этим. Карзинкина «выручили» его увлечения — то, что он был нумизматом и имел отношение к музейному миру; теперь он стал частью этого мира. В 1918 году ему дали место музейного сотрудника, в 1920-м у Карзинкина, по тюремным обстоятельствам, прервался «стаж», затем его восстановили на службе.

Чего Александр Андреевич не лишился вовсе — так это бодрости духа, надежды на лучшее и… христианского смирения. Историкам повезло: в фондах Государственного исторического музея отложился комплекс писем Карзинкина к Орешникову, написанных бывшим коммерсантом в стенах тюремной камеры. Письма эти демонстрируют удивительное мужество и одновременно готовность смириться пред лицом Господа, дарующего человекам нелегкие испытания.

Так, во многих письмах Александра Андреевича видна твердая вера в милость Царя Небесного. «Не чувствуя за собою вины, я твердо надеюсь на милосердие Божие, на то, что Он не оставит меня и мою бедную семью и пошлет нам силу духа, чтобы с твердостью и безропотно перенести это испытание». Карзинкина беспокоит не столько его собственная будущность, сколько будущность его семьи. Он просит старшего друга не оставлять его жену и дочь нравственной поддержкой. Ведь пребывание отца семейства в тюрьме, по его же собственным словам, «создало для… бедной и милой жены непосильную физическую усталость (не говоря уже о нравственных муках!), неизбежную при ходьбе в такую даль, как от нас до Бутырок!». И далее: «Я боюсь, что эта усталость физическая в связи с нравственными страданиями — погубит ее, бедняжку! Но и в этом я надеюсь на милость Бога».