Сергей Шингарев - Чатос идут в атаку

— Да-а, — протянул Девотченко. — Сперва подумал я, жизнь у нее легкая: муж атташе, сама красавица, одета, как на картинке… А как сказала она за обедом: «Во Франции наша работа, а на Родину ох как тянет, ребята…» — услышал в ее голосе столько тоски!

В один из дней Шура повезла их на улицу Мари-Роз. Здесь, в доме № 4, в 1909–1912 годах жил Владимир Ильич Ленин. То был период, когда партия создавала свои кадры. В Лонжюмо, пригороде Парижа, была организована партийная школа.

Через полчаса летчики были в Лонжюмо. В длинном приземистом здании теперь размещалась слесарная мастерская. Хозяин мастерской, приветливый француз, охотно согласился их сопровождать. Он рассказывал, а Шура переводила.

— Мне было девятнадцать лет, когда мой отец сдал. русским это помещение. Тогда здесь был сарай. Должен подтвердить, что русские были прилежными учениками. Занимались они с утра до позднего вечера. Ведь не за горами была ваша великая революция!

Он провел посетителей по мастерской, а затем все шаправились к небольшому двухэтажному каменному дому. Указав на него рукой, француз сказал:

— В двух комнатушках этого дома несколько месяцев жил Ленин. Я даже чинил ему велосипед. Конечно, мы не знали тогда, кто это такой. Только когда в России свершилась революция, мы по опубликованным в газетах фотографиям поняли, кто жил среди нас.

Вынув из промасленного комбинезона газету «Юма-ните», хозяин с жаром стал о чем-то говорить.

— Он говорит, что недавно здесь побывали возвращавшиеся из Америки в Советский Союз Чкалов, Байдуков и Беляков. Советских героев сопровождало все население Лонжюмо.

Пока Шура переводила, француз одобрительно ки-нпл головой.

Она пересказала летчикам помещенный в газете репортаж о встрече экипажа АНТ-25 с трудящимися Парижа. На митинге рабочие автомобильного завода «Рено» преподнесли советским летчикам красное знамя. Заканчивался репортаж сообщением, что Чкалов, Байдуков и Беляков после окончания митинга все цветы, подаренные им парижанами, возложили к памятнику французским летчикам, погибшим при исполнении слу жсбного долга…

Когда, полные впечатлений, летчики вернулись домой, в холле гостиницы произошла неожиданная встреча. Там стоял не кто иной, как Владимир Пузейкин, их товарищ по бригаде, летчик, о котором совсем недавно рассказывал добровольцам в Москве командарм Алкснис.

— Володька!

В ту же минуту Девотченко уже сжимал Пузейкина d объятиях.

— Пусти, пусти, медведь, — смеясь, отбивался тот. Потом они долго сидели в номере. Владимир не спрашивал товарищей, зачем они здесь, — это было и так ясно. Друзья поздравили его с орденом Красного Знамени, сообщили:

— А нам Алкснис рассказывал о твоем разведывательном полете к Сигуэнсе.

— Это не совсем точно. Нас вел Георгий Захаров — меня и Лаккалье.

— Так он и говорил. Но Захарова, а тем более Лакалье мы не знаем. — А тобой гордились, не скроем.

— Тот-то день был не очень тяжелым. Потом по Гвадалахарой были намного труднее, — и Пузейкин ста рассказывать товарищам о том, что волновало их сегсн дня больше всего, о боях в Испании, где он пробыл семь месяцев.

Ночью Пузейкин уехал в Гавр, откуда ему предстояло плыть в родной Ленинград…

В середине дня 26 июля Шура Васильченко позвонила в гостиницу:

— Собирайте чемоданы!

Ровно через час она поднялась к ним на лифте.

— Готовы?

Девотченко кивнул на уже собравшихся Евгения Степанова и Никиту Сюсюкалова.

— За своих спутников, остающихся здесь, не волнуйтесь. Завтра они вылетят из Парижа. Пошли.

Через десять минут летчики неожиданно для себя оказались в квартире комдива Николая Николаевич Васильченко:

— Увезла их от посторонних глаз. Знакомьтесь и договаривайтесь, а я займусь хозяйством, — и Шура вышла из комнаты.

Через несколько минут она заглянула опять.

— Сегодня у нас русская кухня. Но для двух украинцев приготовлен борщ.

— Вот це гарно. В Париже — украинский борщ! — обрадованно забасил Девотченко Николай Николаевич улыбнулся:

— Недавно мы двух кавказцев провожали. Пришлось Шуре ночь не спать — шашлыки готовила.

Летчикам было хорошо в этой небольшой уютной квартире, у доброжелательных, сердечных хозяев.

Николай Васильченко, помощник машиниста с Сумщины, волею революции стал красвоенлетом — так в то время называли авиаторов молодой Советской Республики. Окончив Московскую летную школу, он принялучастие в гражданской войне. Был награжден двумя орденами Красного Знамени и золотым оружием. Потом учился, стал военным дипломатом.

Узнав, что летчики побывали в Париже в местах, связанных с Владимиром Ильичем Лениным, Васильченко стал вспоминать:

— Где бы мы, красвоенлеты, ни сражались, всегда ощущали ленинскую заботу об авиаторах. Летчики платили Владимиру Ильичу беззаветной преданностью и любовью. Помнится, когда у белых была отбита Казань, из авиагруппы Ивана Павлова Ленину отправили письмо, которое заканчивалось так: «Посылаем тебе, Ильич, хлеб из Казани. Ешь да выздоравливай. Когда аппетит разовьется — пришлем его из Самары». Во многих эскадрильях Ленин был избран почетным краснофлотцем, и том числе и в нашей второй истребительной…

Он помолчал немного.

— Смерть Ленина мы переживали тяжело. И вот при подготовке к первомайскому параду 1924 года летчики нашей эскадрильи предложили написать в воздухе дорогое нам имя Ильича. Нас поддержал командовавший и ту пору Московским военным округом Климент Ефремович Ворошилов. Так и сделали.

— Я тогда у Мавзолея стояла, — вмешалась в разговор Шура. — Это было потрясающее зрелище: чистое голубое небо и написанное на нем самолетами слово «Ленин». Оркестр играет, и все поют «Интернационал»…

— А через месяц я был свидетелем передачи тринадцатому съезду партии Ленинской эскадрильи, — продолжал Николай Николаевич. — Каждый из девятнадцати самолетов имел свое название. Помню некоторые: «Самарец — Ильичу», «Земляк Ильича», «Красный Воронеж — Ильичу». Эти самолеты строились на средства, собранные трудящимися. На одном из них довелось и мне летать.

Васильченко встал и прошелся по комнате. — Вы в Испании встретите генерала Хозе. Он там руководит истребителями и, как говорят, хорошо руководит. А был он в гражданскую войну мотористом. Затем окончил Борисоглебскую школу, ту, что и Валерий Чкалов. Когда мы в небе Москвы написали имя Ленина, он уже как летчик летел справа от меня. Талантливый командир. Большой ему привет от нас с Шурой передайте.

Так летчики впервые услышали имя генерала Хозе. Спрашивать его настоящую фамилию они, разумеется, не стали. Ведь и сами они ехали в Испанию под чужими именами.

В конце обеда Шура, посмотрев на часы, спросила Девотченко: