Михаил Левидов - Стейниц. Ласкер

Вильгельм Стейниц.Итак, с точки зрения Андерсена, основной элемент шахматной игры — это личное творчество, не поддающееся логическому анализу и учету (комбинация), а с точки зрения Морфи — автоматическое почти творчество (подготовленная комбинация). Не прав ни тот, ни другой. Личное творчество Андерсена, хотя и очень эффектное, зачастую лишь потому торжествовало, что ему не было противопоставлено ничего равноценного и его «выигрышные» комбинации осуществлялись лишь по причине плохой защиты. Морфи восторжествовал над Андерсеном потому, что при не меньшей личной одаренности он внес в игру некоторый логический и плановый момент, мысля партию как единое целое. Но его план был всегда один и тот же и единое целое стало застывшей величиной. Отсюда автоматизация его игры, и отсюда, быть может (в порядке домысла позволим себе приписать Стейницу эту нашу догадку), его разочарование в шахматах, возможности коих считал он исчерпанными. Но шахматное творчество не в интуитивной комбинации и не в автоматически возникающей комбинации., Оно — в. открытии априорно существующих законов шахматной игры, среди которых удельный вес «закона комбинации» очень незначителен, и в умении (применять их в шахматной практике. И не гамбитные, не открытые, а именно закрытые партии дают наиболее сложные, глубокие и ценные возможности применять эти законы на практике.

Таковы три концепции. От «слепого», интуитивного искусства, через почти автоматизированное искусство, к искусству, возникающему на научном методе, базирующемуся на строгих законах. От внезапной комбинации, через позиционно подготовленную комбинацию, к комбинационно завоеванной позиции. Вместо неистовой атаки — приобретение ничтожного как будто преимущества, благодаря которому, в конечном счете, оказывается ненужной непосредственная атака на короля. Таков путь от Андерсена, через Морфи, к Стейницу.

Он проделал этот путь целиком. Первое десятилетие своей шахматной жизни он играл почти исключительно в «стиле Андерсена». Долгое время изучал он «стиль Морфи». И чувствовал, что пришел момент, когда должен он играть «стилем Стейница». Этого ждал весь шахматный мир: пусть он, наконец, покажет, этот «бородач», что скрывается за его сложными теориями и парадоксальными анализами.

И он показал. Но несколько меньше того, чего от него ждали, чего он ждал от себя сам!

Правда, он занял первое место на венском турнире 1882 года, сильнейшем турнире, где приняли участие 18 шахматистов, игравших друг с другом по две партии, и среди них Винавер, Цукерторт, Блэкберн, Паульсен, два новых светила — Мэзон и Мэкензи, и второй раз в международном турнире русский шахматист М. И. Чигорин. Очень трудный по составу турнир, и почетно занять в нем первое место! Но ведь разделил он это первое место с Винавером — каждый имел 24 очка из 34 возможных — 70%, — не такой уж блестящий результат. И притом Винавер не был теоретиком, не был даже шахматным профессионалом. И притом из двух партий с Цукертортом Стейниц проиграл первую при второй ничьей. И притом пол-очка ему было подарено старым врагом, Бердом: их партия была явно ничейной, но Берд был болен, когда играл ее. Этого упорного англичанина принесли на руках в турнирный зал и потому он проиграл... Большого спортивного удовлетворения этот турнир Стейницу не принес. И немногим лучше обстояло дело с идейным удовлетворением. Ведь Стейниц побеждал и раньше, когда он не играл «стилем Стейница»! Следовательно, теперь он должен был разгромить своих противников?... Но разгрома не последовало. Почему же? — не мог не спросить себя Стейниц.

Мы коснемся еще этого вопроса; ограничимся пока указанием, что агрессивно-догматический склад мышления и характера Стейница в известной мере затуплял и обезвреживал могучее оружие, которое он выковал, и воспользоваться им в полной мере он сумел лишь однажды в своей жизни.

Вскоре после Вены — Лондон. Апрель 1883 года. Новый грандиозный турнир. 14 участников играют минимум по две партии, ничьи переигрываются. Громадные призы, — таких еще не видал шахматный турнир, — 300 фунтов получает первый победитель, 175 — второй. «Звериное» число — 666 фунтов — подписал один только Сент-Джорджский клуб, организовавший турнир. Среди участников все те же неутомимые бойцы: Цукерторт, Блэкберн, Мэзон, Мэкензи, Винавер и молодой Чигорин... Какая блестящая возможность для Стейница реваншироваться и идейно и спортивно!

Но он неудачно начинает турнир. Он проигрывает две партии подряд, применяя свой собственный «гамбит Стейница», который уже в это время был признан слишком «субъективным» началом. Стейниц же хотел доказать, что это начало имеет объективную ценность. Факт тот, что из первых девяти партий он набрал всего четыре очка. Значит, нужно сжать зубы, проявить качество бойца и нагнать!

И он нагнал, набрав в дальнейших 17 партиях 15 очков. Исключительное спортивное достижение! И все же оно оказалось недостаточным, Его перегнал на целых три очка Цукерторт, вечный Цукерторт, сумевший выиграть 22 партии из 26, а некоторые из них в исключительно блестящем стиле. И мало того: из, своих четырех нулей два получил Цукерторт против самых слабых участников турнира, и было очевидно, что эти нули случайны, что он легко мог иметь 24 победы из 26 партий. А Стейниц двух проигранных партиях с Чигориным, занявшим четвертое место (третий — Блэкберн), понес серьезное идейное поражение, ибо уже тогда о молодом русском шахматисте шахматный мир видел блестящего продолжателя традиций Андерсена. Очевидно, реванш вышел не того характера и не того размера, о каком мечтал Стейниц. Тот вызов, какой в силу объективного хода вещей он был принужден бросить и бросил всему шахматному миру, не был полностью и убедительно оправдан исходом этих двух турниров: жизненно важный для него спор о шахматной теории остался неразрешенным.

Иоганн Герман Цукерторт

И вот тут, в этот критический и болезненный момент его пути, случилось обстоятельство, также ставшее для него жизненно важным, хотя касалось оно той внешней стороны жизни, на которую никогда не хотел обращать внимания Стейниц. И оно показало ему, что жизнь подсовывает иногда комбинации более неожиданные, более жестокие и во всяком случае менее заслуженные, нежели комбинации на шахматной доске. На доске вражеская комбинация является, по учению Стейница, наказанием за допущенную ошибку, но в его жизни, казалось ему, ему не за что быть наказанным.

Он не учел, что Эпштейны, обозленные «дерзостью» человека с дурным характером, существуют не только в Вене. Я говорил уже — Стейниц сделал все возможное, чтобы его не любили в кругах лондонских шахматных меценатов. И история с издевательским вызовом на матч Гоффера и Цукерторта — не была забыта. Как бы то ни было, вскоре после турнира Стейниц увидел себя отстраненным от редактирования шахматного отдела «The Field», который, дабы усугубить остроту комбинации, перешел под ведение Гоффера и Цукерторта.