Зотов Георгий Георгий - Я побывал на Родине

В будущем я наловчился не хуже других, и при по мощи операции с поленом каждый раз при перевозке рыбы мы имели небольшую прибыль.

Дело шло к зиме, работы у нас, шоферов, было маловато. Летом, когда наша автобаза обслуживала окрестные колхозы, работы было очень много. А зимой большую часть времени машины стояли в ремонте. Иногда перевозили грузы в городе. Для нас, шоферов, простои были невыгодными; товарищи охотно учили меня, как можно подработать при перевозках.

После нескольких дней работы в порту в моей машине треснул карбюратор. Меня притянули на буксире на автобазу. На мое заявление начальник колонны пожал плечами и сказал, что ничем не может помочь мне, так как для заграничных машин не хватает запасных частей.

Мою машину загнали на автомобильное кладбище. Несколько дней я приходил на работу и торчал в ремонтном отделении, наблюдая, как механики старались сделать из ничего что-то. Свободные шоферы также приходили в ремонтное погреться. Из разговоров с ними я узнал, что запасных частей база не получала почти год. Шоферы сами добывали запасные части, покупали их частным образом.

Жить мне стало трудно. Я не получал никакого определенного жалования. Впрочем, другие шоферы тоже, вот уже два месяца, не получали заработной платы. Потому-то они все и стремились заработать кое-что на стороне. Мне они посоветовали постараться раздобыть себе карбюратор — тогда можно будет ездить и, стало быть, у меня будут заработки.

— Если я это сделаю, куплю карбюратор, то автобаза вернет мне деньги, потраченные на покупку? — наивно спросил я.

Этот вопрос страшно насмешил всех. Шоферы и механики буквально покатывались со смеху и говорили, что автобаза мне вынесет благодарность и что обо мне напишут в стенгазете, как о передовике, сумевшем обеспечить беспрерывную работу своей машины.

Меня такие почести не интересовали, мне нужен был заработок и я, конечно, согласен был произвести затрату на покупку карбюратора. Но откуда взять денег? Я и то уж каждый день благодарил Бога за то, что мне удалось все-таки довезти сюда вещи, на которые можно было кое-как жить…

Между тем, начальник колонны несколько раз спрашивал у меня, долго ли я собираюсь еще стоять? Я отвечал, что до тех пор, пока он не снабдит меня нужной для машины частью. На это Стрелков загадочно ухмылялся и говорил, что, возможно, еще придется долго простоять, а ведь машина нужна на работе!

Эти намеки были очень понятны, но раздобыть денег на покупку карбюратора было не легко. Жена моя не работала, и поэтому я получал на автобазе хлеб только для самого себя. Между прочим, на ребенка хлеба вообще не давали: учитывалось, что дети до одного года хлеба не едят. Мой паек состоял из четырехсот грамм хлеба на день, трехсот грамм подсолнечного масла на неделю и четырехсот грамм сахара — на месяц. Иногда вместо сахара давали восемьсот грамм повидла, причинявшего сильнейшую изжогу, либо тысячу шестьсот грамм печенья. Все остальное надо было покупать на базаре, и стоило все это очень дорого. Жили мы впроголодь.

На семейном совете было решено продать одни из моих брюк и на вырученные деньги приобрести карбюратор.

Я рассказываю об этом для того, чтобы дать полное представление о нашей тогдашней жизни. Другим тоже приходилось туговато, у них ведь не было резерва вещей на продажу… зато они были местные, а дома, как говорится, и стены помогают. Впрочем, слабо они помогают.

Моя жена познакомилась с одной соседкой — тоже возвращенкой. Эта женщина в Германии сидела в концлагере. И была еще одна молодая женщина, жившая в том же доме, где и мы с тещей. У нее был брат, служивший милиционером. Когда мы познакомилась с этой женщиной поближе, то однажды она сказала нам, что удивляется, почему ее брат с некоторых пор стал к ней очень часто приходить. Меня удивило, зачем она говорит об этом. Я в то время никак не мог подумать, что этого милиционера присылало начальство для того, чтобы он незаметным образом мог выспрашивать меня.

А к этой соседке мы заходили по вечерам довольно часто — поболтать. Приходила к ней и та возвращенка, о которой я уже упоминал. С нашей соседкой она была знакома еще перед войной. Мы часто беседовали о Германии и вообще о пережитом. Брат соседки, милиционер, присутствовал при наших беседах почти всегда. В разговоры вмешивался очень редко, больше только слушал. К сестре он приходил одетый в штатское, и о его службе в милиции я узнал только случайно, когда об этом обмолвилась его сестра. После этого я старался заходить к соседке пореже. У меня была черта, свойственная многим людям на западе: черта безотчетного предубеждения к полицейским служащим. С полицейскими считаются только тогда, когда они находятся при исполнении служебных обязанностей. Может быть, это и нехорошо, но тут, вероятно, действует какая-то традиция или пережиток. Во всяком случае, знакомство с полицейским, то бишь с милиционером, меня нисколько не привлекало. А он упорно старался поддерживать отношения.

Однажды он специально зашел к нам и пригласил нас придти к его сестре отпраздновать день его рождения. Не желая его обидеть, мы вечером явились к его сестре. Милиционер привел с собой несколько своих товарищей. Все они были в форме.

Пришла также и возвращенка. Звали ее Валей. Сестра милиционера испекла пирог, а виновник торжества принес водки. Началось усиленное угощение. Я добросовестно опорожнил стаканчик, но от повторения отказался наотрез. Чем больше настаивали, чтобы я выпил еще, тем упорнее я отказывался. Моя жена тоже не пила. Милиционер в конце концов потерял надежду меня напоить и оставил меня в покое. Зато его товарищи атаковали меня со множеством вопросов, и я уж держал ухо востро, стараясь не сказать чего-нибудь такого, что могло бы быть истолковано не в мою пользу.

Возвращенка Валя охмелела очень быстро и стала болтать всякую всячину. Она пустилась в откровенности, все говорила, что за границей люди живут не так, как здесь, и что если бы она не сидела в концлагере, то, может быть, никогда не вернулась бы на родину. Плача, она жаловалась, что ее приняли как чужую, относятся к ней плохо — и это все только из-за того, что она побывала за границей. Здесь она не может устроиться на работу; на нее смотрят как на дикого зверя…

Валя все больше и больше горячилась, и наконец стала упрекать брата хозяйки в том, что он — «лягаш» и доносчик.

А он только усмехался. Его товарищи подливали масла в огонь, задавая Вале различные вопросы, в ответ на которые она высказывала все, что у нее на душе. Валины собеседники часто обращались ко мне за подтверждением: правда ли — мол, что рассказывает Валя о жизни за границей, или это только ее фантазия. Я говорил, что Валя пьяна и сама не знает, что мелет. Один из гостей не без ехидства заметил: что у пьяного на языке, то у трезвого на уме.