Владимир Томсинов - Сперанский

Что принадлежит до будущего — оно в руке Божией. Но после всего, что я испытал, могу ли, должен ли я чего-нибудь желать, как только покоя и забвения. Продолжите, милостивый государь, ваше драгоценное ко мне расположение. Я надеюсь, что поведением моим в службе и искреннею моею к вам преданностию оправдаю я все ваши ко мне милости».

Другому постоянному адресату своих писем — министру финансов графу Гурьеву — Сперанский напишет 5 апреля 1819 года: «В течение нынешнего лета я надеялся иметь удовольствие принести Вашему Высокопревосходительству] лично мою благодарность за все знаки доверия и внимания, кои в продолжение трех лет непрерывно от вас видел. Судьбе угодно было расположить иначе; вместо Петербурга я нынешним же летом должен быть в Иркутске. По множеству причин отправление сие для меня горестно. После всего, что я испытал, мне простительно видеть вещи с самой мрачной их стороны, но да будет во всем воля Божия!»

Не скроет Михайло Михайлович своего огорчения назначением в Сибирь и в письме В. П. Кочубею, которое отправит тогда же в Петербург с Ф. И. Цейером. «Сколько ни привык я терпеть внезапности, признаюсь, однако же, сия более меня тронула, нежели предыдущие, — будет жаловаться он бывшему своему начальнику. — Я имел право думать, что довольно терпел, и сверх того притязания мои на радости и счастие сея жизни так умеренны, что мне казалось не трудным в них успеть». Кочубею Сперанский признается, что желание получить «приличную и благовидную отставку» не переменилось в нем вследствие назначения сибирским генерал-губернатором: «Я искал достигнуть ее чрез сенаторство; теперь дойду к тому же путем, конечно, не столь кратким, но дойду же: ибо мудрено быть генерал-губернатором по неволе, а неволя моя, долги, слава Богу, приходят к окончанию. Впрочем, я сделаю полное путешествие по Сибири; исполню все, чего от меня требуют, и за все сие ничего не потребую, кроме одной отставки». В заключение своего письма Кочубею Сперанский просил у него советов и наставлений.

Дочери Елизавете второе свое письмо после получения известия о своем назначении на генерал-губернаторство в Сибирь Михайло Михайлович писал в более спокойном тоне.

Христос воскресе, мое любезное дитя, моя милая Елисавета. Да будет слово сие тебе утешением, единственным, которое я тебе дать могу… В положении моем есть нечто таинственное, нечто суеверное. За тайну тебе скажу, что я не более как на год, и много если на год с половиною, должен отправиться в Сибирь, чтоб исполнить там действительно важные поручения и с ними возвратиться в Петербург. Род сих поручений таков, что без личного их представления в Петербург и исполнить их никак невозможно. Следовательно, есть надежда, что я к той же цели приду, хотя путем довольно длинным, и, вместо 1500 верст, должен буду сделать около 12 000. Надежда сия, однако же, есть тайна, которую тебе одной я вверяю; для всех прочих я просто генерал-губернатор, посланный в Сибирь на неопределенное время. Ты всех должна в сем уверять и даже по виду сама готовиться зимою отправиться ко мне в Тобольск, хотя напротив я всю зиму проведу в Иркутске и с наступлением первой весны прямо оттуда пущусь в Петербург. Прямо — и пущусь, как будто из Москвы или Новагорода; сие прямое путешествие и с подвязанными надеждою крыльями не может продолжиться менее трех или четырех месяцов и следовательно не прежде как в августе будущего года с тобою увижусь.

Спустя десять дней Сперанский успокоится еще больше и найдет в своем назначении в Сибирь нечто для себя и вполне хорошее. 15 апреля он будет писать дочери: «Я привык все относить к тебе, все чувствовать в тебе. Русское твое сердце на сей раз весьма кстати пособило твоему рассудку. Одна разлука с тобою составляет всю мрачную сторону моего нового назначения; все прочее довольно ясно и даже блистательно; а лучше всего то, что сия перемена венчает мою службу хотя странным, но весьма приличным и благовидным образом. Думаю, впрочем, что и без расчетов самолюбия путешествие мое для образования сего края будет не бесполезно. Может быть, Жуковские и Мерзляковы из рода тунгусов и остяков воспоют некогда мое имя, как греки воспевали своего Кадма или скандинавцы Одина. Само собою разумеется, что в сих песнях и ты не будешь забыта, и имя Елизаветы — моей дуры — займет несколько полустиший в их гексаметрах».

Пройдет еще неделя — и Михайло Михайлович еще более оптимистично взглянет на предстоящее ему поприще. «Может быть, и в самом деле я могу еще быть полезен для устройства и благонравия Сибири, — напишет он дочери 22 апреля 1819 года. — Сия мысль делает все жертвы сносными, умягчает самую разлуку с тобою… Правду сказать, половина почти здешних чиновников лучших готовы со мною двинуться; но я отклоняю сие, чтобы не оставить Лубяновского одного между волками».

Федор Петрович Лубяновский был сослуживцем и приятелем Сперанского в его молодости. Когда-то они служили вместе в Министерстве внутренних дел, и вот спустя пятнадцать лет пути их опять пересеклись: Лубяновский был назначен на пост пензенского губернатора вместо Сперанского.

Тем временем граф Аракчеев показал полученное от расстроенного назначением в Сибирь Сперанского письмо императору Александру. Его величество попросил А. Н. Голицына как-то ободрить нового сибирского генерал-губернатора. И 22 апреля 1819 года князь отправил ему свое ободряющее письмецо: «Государь Император, видя из ответа вашего к графу Аракчееву предположение ваше о мнении публики на счет вашего назначения, поручил мне вас удостоверить, что оное произвело вообще хорошее действие. Иные приписывали отличной доверенности к вам поручение края, столь требующего всего попечения Государя по многим отношениям; другие находили, что сие назначение будет иметь для сибирских губерний самые благодетельные последствия».

В тот же день написал Сперанскому в ответ на его письмо, доставленное курьером из Пензы, и граф В. П. Кочубей. «Не имели вы нужды описывать чувства, с коими приняли вы новое ваше назначение. Я с первого об оном извещения ощутил его в полной мере и принял в перемене сей то прискорбное участие, какое свойственно было душевной моей к вам привязанности», — утешал Виктор Павлович упавшего духом Михаилу Михайловича. Откликаясь на просьбу бывшего своего помощника по Министерству внутренних дел дать ему советы и наставления, Кочубей набросал целый трактат о том, как вести себя Сперанскому после назначения на должность генерал-губернатора Сибири, и заодно изложил свои мнения о состоянии сибирской администрации, порядках в государственном управлении Российской империи, характере императора Александра. Всегда предельно осторожный в выражениях своих истинных дум и чувств Кочубей мог на этот раз быть откровенным — его письмо к Сперанскому шло не по почте, а через руки Ф. И. Цейера, назначенного на службу в канцелярию нового сибирского генерал-губернатора и отправлявшегося на встречу с ним из Петербурга в Казань. Михайло Михайлович прибыл в этот город 10 мая 1819 года — его друг и помощник Цейер был уже там и с письмом от Кочубея [2].