Валентин Масальский - Скобелев: исторический портрет

И последнее, что необходимо отметить в связи с оценкой Скобелева «Вестником Европы». Журнал ошибается, когда утверждает, что чувства народа к Скобелеву отличались от его чувств к другим героям турецкой войны «только степенью, а не свойством». Ниже мы покажем, что народная любовь к Скобелеву вызывалась отнюдь не только его военной доблестью. Да и вообще мнение о том, что массы народа знают и любят больше всего полководцев, весьма спорно, по крайней мере, по отношению к русскому народу. Русский народ всегда больше знал и любил борцов за народное дело, народную свободу. О них он слагал легенды и песни.

Попытаемся, наконец, и мы определить свое мнение. Сначала суммируем то, что установлено. Скобелев был противником крепостничества, сторонником облегчения участи крестьянства и всего народа. Он относился к солдату как к полноправному гражданину, добивался ликвидации помещичьих замашек, еще бытовавших в среде офицерства. Он был сторонником народного представительства, устранения монархии; мечтал о личной власти с целью переустройства общественной жизни на благо народа; экономил государственную копейку, оберегал ее от расхитителей; помогал бедным, помогал крестьянам; боролся против влияния в России иностранцев; добивался обеспечения внешних интересов России. Нельзя умолчать, что Скобелев был и богатым помещиком и — поскольку он был обладателем капитализированного дохода в виде векселей, акций, облигаций, — капиталистом. Но важно, как он намерен был распорядиться своим богатством. В завещании он писал о «выделении села Спасского с домом, садом и земельным обеспечением на инвалидный дом, который тем более мне близок и к сердцу, и к совести, что на моей ответственности при постоянном боевом командовании лежит много геройской крови, да, к сожалению, и в предстоящих действиях еще ляжет. Я чувствую потребность сделать в пределах возможного для наших инвалидов доброе». Инвалидному дому присваивается наименование Скобелевского и предоставляется «в собственность из состоящих при этом селе удобных земель и всякого рода угодий потребное количество оных в таком размере, чтобы доходами с этих земель или угодий вполне обеспечивалось на вечные времена содержание и существование предполагаемого инвалидного дома».

Признать это решение обычным для богатого человека того времени, имеющего к тому же родственников, нельзя. Оно скорее напоминает поступки некоторых декабристов и передовых людей более позднего времени, отказывавшихся от своих земель в пользу крестьян, дававших им вольную и рассматривавших этот шаг в качестве своего вклада в уничтожение крепостного права. Вообще Скобелеву в высшей степени была свойственна, как писал не установленный мной автор, «замечательная черта», заключенная в «русском интеллигентном характере, — это инстинктивное тяготение, страстное влечение к народу». Весьма важно и следующее замечание того же автора: «Скобелев был истинно русский мирской человек». Хотя Скобелеву довелось заниматься лишь филантропической деятельностью, она все же была добрым и благородным делом и соответственно оценивалась народом. Вот, например, свидетельство Немировича-Данченко, очевидца и наблюдателя Скобелева в его повседневной жизни: «Отзывчивость на чужую нужду и горе до конца не покидала Скобелева. Мне рассказывал Духонин, что Михаил Дмитриевич никогда не брал своего жалования корпусного командира. Оно сплошь шло на добрые дела. Со всех концов России обращались к нему, даже часто с мелочными просьбами то о пособии, то о покровительстве, то о заступничестве. Обращались и отставные солдаты, и мещане, и крестьяне. Раз даже какая-то минская баба прислала письмо о пропитом мужем полушубке. К чести Скобелева нужно сказать, что в этом случае для него не было ни крупных, ни мелких просьб. Он совершенно правильно рассуждал, что для бабы зимний полушубок так же нужен, как отставному притесняемому деревней солдату — его пропитание. И ни одна просьба не была оставлена без внимания. Он посылал деньги, хлопотал, просил… В Москве раз иду я с ним по Никольской. Вдруг кидается к нему какой-то крестьянин.

— Сказывают, батюшка генерал, ты самый и есть Скобелев?

— Я…

— Спасибо тебе, родимый… Вызволил ты меня… Из большой беды вызволил… Дай тебе Бог…

— Когда? В чем дело?..

— Писал я к тебе… Затеснила меня уж очень волость… А тут отставной солдат был один — пиши, говорит, Скобелеву, он услышит, будь спокоен. Я и послал тебе письмо. А ты губернатору нашему приказал не трогать меня, меня и успокоили… Спасибо тебе, защитник ты наш…

Вот тайна изумительной популярности, вполне заслуженной покойным генералом.

— Тысячи приходилось писать и пособия рассылать таким образом! — сообщал мне Духонин».

Другой пример: по газетным конволютам П.А.Ефремова в ЦГАЛИ я установил не упоминающийся в литературе факт: Скобелев содержал двух вывезенных из Болгарии сирот, которые, повзрослев, после его смерти были препровождены на родину. Что же касается армии, то здесь забота Скобелева о простых людях выражалась по отношению не к отдельным, хотя и многим лицам, а к массе. Ибо кто же еще солдаты, как не сыны народа?

Как и боевая деятельность Скобелева в глазах солдат, его забота о людях из народа приобретала неотразимо обаятельную силу и вызывала к нему со стороны народа безграничную любовь. Доказательство этому — реакция народа, именно массы, толщи народа на смерть Скобелева. Никогда в своей истории Россия не знала такой всенародной скорби по смерти какого-либо отдельного лица, как та, которая была выражена народом по отношению к Скобелеву. Я еще опишу эти похороны. Пока же подчеркну: это была именно всенародная скорбь, смерть Скобелева народ воспринял как свое большое горе. И не менее важно: народ не хотел и не мог примириться со смертью своего любимого героя и защитника. Выражением этих чувств и мыслей стала, как ее определял Н.Н.Кнорринг, «пошедшая по Руси красивая и проникновенная легенда: будто Скобелев не умер, а, в виде бедного и гонимого властью странника, скитается по деревням, имея какое-то дело к народу». Эта красивая и проникновенная легенда (свидетельств ее существования я мог бы привести не одно) жила в народе стойко и долго. Уже в XX веке, во время столь неудачной японской войны, в народной фантазии Скобелев являлся рязанским мужиком. Излишне доказывать, что такую легенду народ мог сочинить лишь о человеке, которого он считал не только близким себе, но своим кровным и прямым порождением, своей надеждой и защитником. Отношение народа к Скобелеву при его жизни и после его смерти дает более чем убедительный ответ на вопрос о том, кем был в его глазах и кем был объективно Скобелев.