Сергей Хмельницкий - Пржевальский

«На этот раз, — рассказывает Пржевальский, — выбор был чрезвычайно удачен и вновь прибывшие казаки оказались самыми усердными и преданными людьми во все время нашего долгого путешествия. Один из них был русский, девятнадцатилетний юноша, по имени Панфил Чебаев, а другой, родом бурят, назывался Дондок Иринчинов. Мы вскоре сблизились с этими добрыми людьми самой тесной дружбой, и это был важный залог для успеха дела. В страшной дали от родины, среди людей чуждых нам во всем, мы жили родными братьями, вместе делили труды и опасности, горе и радости. И до гроба сохраню я благодарное воспоминание о своих спутниках, которые безграничной отвагой и преданностью делу обусловили как нельзя более весь успех экспедиции».

Дондок Иринчинов стал верным сподвижником Пржевальского во всех последующих путешествиях.

По возвращении в Калган Николай Михайлович стал деятельно готовиться в путь. «Теперь я занят с раннего утра до поздней ночи снаряжением в новую экспедицию», — писал он 1 марта М. П. Тихменеву.

Много времени посвящал Пржевальский практическим занятиям с казаками. «На днях, — писал Николай Михайлович в том же письме, — делал я ученье — примерное отбитие нападения на нас. В четыре минуты мы дали 68 выстрелов из ружей и револьверов, и мишени (поставленные в 300 шагах) были избиты пулями».

«Наученный горьким опытом», по собственным словам, Николай Михайлович сделал ряд приобретений, о которых он не заботился, снаряжаясь в предшествующие странствия. На этот раз он взял с собою четыре боченка для воды. Постоянный запас воды должен был избавить путешественников от мучительной жажды во время летних переходов по пустыням. Чтобы освободить себя и своих спутников от утомительной сторожевой службы по ночам, Николай Михайлович купил «большую и очень злую монгольскую собаку, называвшуюся Карза».

Карза оказался отличным сторожем. «Этот пес выходил с нами всю вторую экспедицию и оказал много услуг», — рассказывает Пржевальcкий. Однако один участник экспедиции отнесся неодобрительно к появлению нового спутника: «Фауст возненавидел Карзу с первого взгляда, и оба они были заклятыми врагами до самого конца экспедиции».

Отправляясь на Куку-нор, Пржевальский снарядился много лучше, чем в прежних странствиях. Зато багаж весил около полутора тонн, едва умещался на девяти вьючных верблюдах, и четырем путешественникам предстояло ежедневно вьючить эту кладь. Денег у Николая Михайловича осталось после всех покупок только 87 лан [30] В семидесятых — восьмидесятых годах лан в переводе на русские деньги стоил от 2 до 3 рублей. . Но это его не смущало.

Утром 5 марта 1872 года караван Пржевальского выступил из Калгана, чтобы идти к берегам Куку-нора и дальше — в Тибет.

Пржевальский шел прежним путем.

25 мая путешественники прибыли в уже хорошо им знакомый Дынюаньин, где их радушно приняли сыновья амбаня. Здесь Николай Михайлович застал большой караван тангутов [31] Тангутами Пржевальский называет тибетские племена, населяющие Куку-нор и северную окраину Тибета. , возвращавшийся в кумирню Чейбсен, расположенную в пяти днях пути от озера Куку-нор. На предложение Пржевальского идти вместе тангуты согласились с большой радостью: в русских они надеялись найти хороших защитников в случае нападения дунган, которые вели себя враждебно по отношению к ламаистскому населению.

Алашанский князь. Рис. Po6opoвcкого.

Пржевальский, по его собственным словам, «был рад до невероятия». 3 июня, перед выступлением в путь, он писал Влангали: «25-го или 26-го я уже буду в тех горах, которые лежат на север от Куку-нора. Эти горы составляют отечество ревеня, исследованием которого я займусь подробно. По словам монголов, все горы покрыты лесами, в которых множество зверей: тигры, барсы, олени, кабарги. Ближе к Куку-нору — множество диких яков, джипатаев, длиннорогих антилоп. Вот будет где пожива для моей зоологической коллекции!»

Пржевальский и его спутники — Пыльцов, Иринчинов, Чебаев — с четырнадцатью верблюдами и двумя лошадьми присоединились к тангутскому каравану. Тангутов было тридцать семь человек. Вооруженные фитильными ружьями, пиками и саблями, с красными повязками на головах, — тангутские воины представляли своеобразное зрелище. Эти люди, решившиеся в такое опасное время идти в места, где действовали отряды дунган, слыли среди своих соотечественников отчаянными храбрецами. Под их охраною шли семьдесят два верблюда и около сорока лошадей и мулов.

Из Дынюаньина путь каравана лежал сначала на юг, потом повернул к западу.

«Переход через пустыни южного Ала-шаня, — писал Николай Михайлович в Россию, — был страшно труден. Здесь голые сыпучие пески раскидываются на огромное пространство и иногда на сотню верст нет ни капли воды».

Обыкновенно путешественники вставали около полуночи, чтобы двигаться в прохладные часы. Сделав переход километров в 30–40, они останавливались у колодца или, если его не оказывалось, сами копали яму, куда набиралась соленая вода. Тангуты превосходно знали дорогу и по приметам, известным им одним, угадывали места, где можно достать воду.

Отдохнуть как следует путешественники не могли даже и на остановках. От раскаленной почвы пустыни дышало жаром. А тут нужно было каждый раз развьючивать и навьючивать верблюдов. Водопой животных тоже отнимал много времени, так как воду приходилось таскать маленьким черпаком, а каждый верблюд выпивает за раз 2–3 ведра.

К тому же на остановках палатка Николая Михайловича постоянно наполнялась любознательными тангутами. Оружие русских, каждая, даже самая мелкая их вещица, непонятные занятия Пржевальского и Пыльцова — собирание растений, метеорологические наблюдения, писание дневника, — все это возбуждало в тангутах большое любопытство, даже подозрения. Расспросам не было конца.

Тангуты служили экспедиции незаменимыми проводниками в неведомый Куку-нор. Чтобы рассеять их подозрения, Пржевальский принужден был тратить много времени и сил на объяснения с ними.

Приспособляясь к пониманию тангутов, Николай Михайлович говорил, что записывает в книгу то, что видел, чтобы не забыть об этом по возвращении на родину, где от него потребуют отчета. Растения, по его словам, он собирал на лекарства; чучела птиц и зверей вез напоказ, а метеорологические наблюдения производил для того, чтобы «узнать вперед про погоду». После того как Николай Михайлович, по показаниям анероида, предсказал дождь, тангуты поверили всем его объяснениям. К тому же красивый мундир генерального штаба, в котором Пржевальский появлялся в Дынюаньине, внушил всем местным жителям, а также и тангутам, уверенность в том, что их спутник — важный русский чиновник, и они относились к нему почтительно.