Маргарита Рудомино - Книги моей судьбы: воспоминания ровесницы ХХв.

Борис Сучков многое пережил, достаточно вспомнить, что его официально числили в преступной категории немецких шпионов и организаторов покушения на Сталина, он был приговорен к высшей мере наказания (к счастью, в те короткие годы в конце 40-х-начале 50-х гг., когда не было смертной казни), уцелел, выжил и за свою режимом укороченную жизнь плодотворно проявил себя как историк литературы, литературовед и критик, журналист, издатель, организатор науки, был назначен директором Института мировой литературы Академии наук СССР, избран ее членом-корреспондентом.

Александр Иванович Пузиков стал видным специалистом по французской литературе, тридцать лет бессменно работал главным редактором самого масштабного и авторитетного всесоюзного издательства, выпускающего классиков мировой литературы, — ныне оно называется Издательство художественной литературы.

Важным моментом в духовном и профессиональном становлении и Сучкова, и Пузикова, и многих других видных деятелей нашей культуры явилась "Иностранка", Библиотека иностранной литературы, которую создала и которой руководила Маргарита Ивановна Рудомино.

Частыми посетителями "Иностранки" были уже заявившие о себе молодые ученые-литераторы — Анна Елистратова, Александр Аникст, Абель Старцев…

Когда при перерегистрации в 1989 г. одного из них спросили, давно ли он числится читателем Библиотеки, тот ответил: "С тех самых пор, как увидел ее первого директора, — молодую и очень красивую Маргариту Ивановну Рудомино".

Справедливо говорила Маргарита Ивановна: "Церковь в Столешниковом переулке — целая эпоха в жизни Библиотеки".

В Библиотеку в Столешниках к Рудомино приходили наши широко известные деятели культуры. Помню, как появился в зале Библиотеки и обратил на себя мое внимание Михаил Левидов. Он начал печататься еще в 1914 г., сотрудничал в изданиях М.Горького — в "Летописи" и "Новой жизни", в 1918 г. заведовал Бюро печати Народного комиссариата иностранных дел, затем был корреспондентом РОСТА в Ревеле, Лондоне и Гааге, писал очерки, статьи, затем стал писать пьесы — "Заговор равных", "Аэроплан над городом", "Азорские острова"…

Случилось так, что впоследствии Михаил Левидов редактировал мои переводы из О’Генри, и я с признательностью вспоминаю об этой совместной работе. Он был требовательным, но доброжелательным редактором, мог, ненавязчиво, предложить вариант перевода сложной игры слов или необычного сравнения и уподобления (О’Генри любил всякого рода словесные и речевые игры), без раздражения указать на ошибку и тут же одобрить и вдохновить. Эти переводы издаются до сих пор.

В Михаиле Левидове жил дух несогласия и непокорства, и этого ему не прощали. Накануне Отечественной он был арестован и в 1942 г. расстрелян.

В Библиотеке работали кружки иностранных языков и было создано Бюро переводчиков. Деятельное участие в нем принимал Иван Кашкин, теоретик и практик художественного перевода, создатель целой переводческой школы. Он читал специальный курс художественного перевода на английском факультете Московского института новых языков, созданного по инициативе Библиотеки. Я окончил этот институт, руководил моей дипломной работой Иван Кашкин.

Публичные выступления видных деятелей культуры, собиравшие обширную, по преимуществу молодежную аудиторию, были составной частью просветительской жизни "Иностранки". Помню темпераментные, страстные выступления Михаила Михайловича Морозова и Корнея Ивановича Чуковского.

Библиотека регулярно устраивала разного рода выставки, посвященные знаменательным литературным датам и великим именам.

По понятной причине мне отчетливо запомнилась книжно-иллюстративная выставка, посвященная Сервантесу. Маргарита Ивановна пригласила меня в свой кабинет, сказала, что посмотреть эту выставку приезжает Надежда Константиновна Крупская в сопровождении Михаила Кольцова и поручила мне провести их по выставке и дать необходимые пояснения.

Именно Надежда Константиновна Крупская, насколько мне было известно, поверила в идеи и замыслы Маргариты Ивановны Рудомино, в ее планы развития Библиотеки иностранной литературы, способные возжечь интерес у молодежи к иностранным языкам и зарубежной литературе.

Во внешнем облике Надежды Константиновны Крупской я не увидел того, что предполагал увидеть: отражения величия и трагизма недавнего исторического прошлого и того, что обличало бы в ней спутницу и соратницу Владимира Ильича, жившего в памяти в образе страстного и величественного вождя с простертой вперед указующей рукой. Все просто и скромно и даже обыденно: утомленная заботами и болезнью пожилая женщина.

Я начал рассказывать о насыщенной испытаниями жизни Сервантеса, о его участии в битве с турками при Лепанто, в которой он потерял левую руку "к вящей славе правой", о его плене, когда он был продан в рабство алжирскому паше, о его отчаянных побегах из плена, о его деятельности комиссара по закупке провианта для "Непобедимой армады". Почувствовал, что затягиваю свой рассказ, повел почетных гостей по вехам его литературной деятельности, задержался у "Дон Кихота". Иллюстрации к трагедии "Нумансия" о героическом поведении осажденных в этой крепости задержали посетителей, они стали задавать вопросы, вглядывались в изображения осады. Этот живой интерес несомненно был обусловлен событиями в Испании, где шла борьба республиканцев и интернациональных бригад с фашизмом. Экскурсия окончилась, я проводил гостей в кабинет Маргариты Ивановны и вернулся к себе на хоры.

Как-то вдруг на наших хорах возникли новые приметы времени: замелькали непривычные фигуры и стала часто звучать немецкая речь — появились эмигранты из Германии. Некоторые из них жили в Коминтерновской гостинице на Тверской и приходили в Библиотеку как бы на работу.

Вскоре Николай Иванович Пожарский оставил нас: мы горевали, мы очень привыкли к нему. Его заменил молодой и статный немец — коммунист, писатель Альфред Курелла. Человек образованный, энергичный, деятельный, он не знал характера нашей работы и не вникал в нее. Он и не претендовал на то, чтобы руководить нами, предоставив нам полную свободу самостоятельной деятельности. Альфред Курелла хорошо знал немецкую литературу, классическую и современную, мог дать квалифицированный совет и консультацию, пригласить для выступления на интернациональном вечере Иоганнеса Бехера, Вилли Бределя или кого-нибудь из видных коммунистических деятелей, а в повседневную нашу работу не вмешивался.

Вдруг произошла неожиданная для меня перемена, желанная, благостная, во многом определившая мою дальнейшую судьбу. Перемена по воле Маргариты Ивановны и благодаря ей: руководством Библиотеки я был рекомендован для поступления в аспирантуру Московского института истории, философии и литературы, знаменитого в свое время ИФЛИ, на кафедру всеобщей литературы.