Николай Долгополов - Ким Филби

— Разве отбирали не по этому, английскому, признаку?

— Нет. Я, например, в Англии был только в рамках обеспечения государственного визита и уже в 2000-е годы. Вообще я «немец» по профилю, если можно так сказать. Никакого прямого отношения к британским делам не имел.

— Почему тогда к Филби отправили все-таки вас? Может, молодой? Или время подошло или как? Рассчитывали, что вы каким-то образом сойдетесь?

— Насчет того, сойдетесь — не сойдетесь, наверное, да, смотрело руководство. Такие моменты тоже учитывались. Но думаю, что здесь все-таки и фактор случайности, стечения обстоятельств. Не такой я уж был молодой, за сорок.

А Киму — за семьдесят пять. Еще раз повторюсь: аристократ во всем, во всех проявлениях, человек, который никогда не демонстрировал, что у него есть проблемы, не требовал повышенного внимания к своей личности. Никогда не просил ничего лично для себя. В то же время такого ничего в Москве не было, чтобы ему надо было стоически переносить какие-то сложности, трудности.

— Вы приходили, он вас встречал сам?

— Я звонил, он открывал дверь: Александр, заходите. По-хозяйски так, гостеприимно приглашал. Провожал в комнату, спрашивал: что будете — чай или кофе? Потом обсуждали тот вопрос, с которым я приходил.

— Это были какие-то оперативные вопросы?

— Как правило, нет. Скорее организационные или житейские. Хотя их он как-то сторонился, больше Руфина Ивановна этим занималась. А у нас — интервью, подготовка и встречи с журналистами: где провести. Со стороны руководства мне не было инструктажа: скажи Филби, чтобы он сделал так-то и так-то. Априори исходили из того, что он сам знает, как хорошо и правильно сделать. Доверялось на его усмотрение. Уже упомянутое интервью Найтли не редактировалось.

— Ким Филби тогда по-прежнему еще работал на разведку?

— Да. Проводил брифинги для сотрудников, отправлявшихся на работу в англоязычные страны. Были группы, человека по три. Он очень серьезно относился к этой работе. Готовился, писал для себя материалы, которые использовал в процессе учебы. Внимательно следил за событиями в мире и особенно в своем регионе. Считал это своим вкладом в подготовку молодых разведчиков.

— Хотя прошло уже столько лет после его приезда в Москву. И сколько поменялось и там, и тут…

— Тем не менее это было если не смыслом жизни, то составляло определенную ее часть — профессиональную. Пусть не часто, но приходили к нему раз в неделю ученики. И давайте вспомним, сколько ему было лет: середина 1980-х — уже за семьдесят. А учеба продолжалась. Ко мне обращались, когда к нему можно, и я созванивался, утрясали расписание.

— Встречались на конспиративной квартире или у него дома?

— Потом в основном дома: Филби такую возможность предоставлял. Сидели, занимались на фоне его библиотеки.

— Он прилично говорил по-русски?

— Не очень… Вот Георгий Иванович Блейк вошел в русскую жизнь достаточно плотно, но он — совершенно иной человек. Блейк освоил русский язык, хотя акцент остался. Родился у них сын, и это очень способствовало его адаптации в нашей стране.

— Как сейчас сын Блейка? Не у вас?

— Нет. Но у него все хорошо, успешно работает. К Филби приезжали сыновья от предыдущего брака. Но вернусь к вопросу о его русском языке. Филби мог какие-то вещи говорить, но не настолько, чтобы свободно вести разговоры, общаться в городе.

— «Общаться в городе» — у вас невольно прорываются специфические термины.

— А вы как хотели?

— Читал он только на английском?

— В общем-то, да. Хотя просматривал какие-то вещи и на русском. Короче, сказать, что свободно владел русским — нет, нельзя.

— И на работе с вашими ребятами, «молодой порослью» — все беседы по-английски?

— Так для этого они к нему и приходили!

— А с вами как, вы же — «немец»?

— По-разному. К этому времени я уже завершал изучение английского языка. Говорили мы с ним и по-русски. Иногда по-немецки. Хочу рассказать об одном эпизоде, характеризующем его как человека с юмором. Надвигалось очередное торжественное мероприятие. Я его заблаговременно по телефону предупредил о том, что надо будет присутствовать на торжестве, надо соответственно одеться, так как соберется личный состав, руководство, молодежь. Имея при этом в виду, что он придет на встречу с наградами. А он не любил надевать награды. Люди разные — одни вешают все, что есть, а Ким — не очень. Я за ним приезжаю, смотрю — он празднично одет, но без орденов и говорит: «Видите, я не в спортивных брюках, надеюсь, я не подвел вас». Мне так неудобно стало! Пришлось оправдываться в отношении наград. Вот так, как бы и мимоходом Ким преподал урок деликатности.

— К тому же у видимо, он не любил всех этих торжеств?

— Не очень. Но снисходил, шел на это. У него не было такого тщеславия, что надо быть при полном параде везде и повсюду. Хотя награды были у него высокие — орден Ленина, орден Красного Знамени…

— Был ранимый?

— Не то чтобы ранимый… Очень тонко все воспринимал. Юмор у него был очень ироничный. Но это как раз подчеркивает, как Ким мог тонко показать нюансы, найти форму и слово, как обозначить свое отношение к человеку, к вопросу.

— А как он себя вел на этих официальных мероприятиях? Как подходил к начальникам? Как с ними общался?

— Дело в том, что подходил не он, а к нему. Я уже говорил, что во всех отношениях проявлялся его абсолютно естественный и достойный аристократизм. Во всем — в выборе знакомств, в разговоре с любыми чинами, в умении даже неприятное сказать таким образом, что ты воспринимаешь это не как науку, а как полезный урок.

— Вам общение с ним много дало?

— Еще как! Когда я с ним познакомился, я был уже достаточно сложившимся оперработником, отработал две загранкомандировки. Но считал и считаю, что от каждого человека всегда найдется что взять. Это — тоже учеба. Ким всем своим поведением, отношением к людям демонстрировал, что такое человеческое достоинство, умение себя поставить и провести свою линию. Сделать это тонко, деликатно, никого не унижая — и в то же время четко и понятно. Это мне пригодилось в последующей жизни.

— А какие-то профессиональные советы вы от него получали?

— У Филби никогда такой задачи не стояло: обучать своих кураторов.

— Не помните, с вашими сотрудниками, кроме тех молодых ребят, которых он готовил к поездке, Филби как-то общался?

— Нет. Такого, чтобы он приезжал в Службу, по подразделениям ходил, нет. Это и не принято. Общение носило скорее церемониальный характер.

— Жалко, такие люди могут дать массу полезного не только молодым…

— Знаете, это судьба. Все, в той или иной степени повторившие путь Филби и его коллег, на нее обречены. Но жил он в Москве нашей, здешней жизнью. Все политические события внимательно отслеживал. Вот вам фрагмент, нашедший отражение в интервью Найтли: «Если бы со мной посоветовались, то я бы никогда не рекомендовал вводить войска в Афганистан».