Иван Степаненко - Пламенное небо

Я знал своего командира. Он был тактичен в своем отношении к подчиненным и никогда не ругал зря.

После встречи и бесед с товарищами и командиром у меня, как говорят, отлегло от души. С легким сердцем я переступил порог своего шалаша и увидел механика самолета Алексея Алексеева. По его грустному виду понял: предстоит нелегкий разговор. Алеша был отличным специалистом, любил свою машину, бережно заботился о ней и о летчике. Нередко ухитрялся достать для меня невероятно дефицитные в военное время вещи: то где-то раздобудет добротный матрац, то выменяет свежие простыни. Меня трогала его бережливость. Как иногда в трудный момент были кстати сбереженные им продукты «НЗ», припрятанные в нише одной из стенок «харрикейна». Такое «подсобное помещение» конструкторами не предусматривалось, но механик настоял на нем. Алексеев время от времени подкладывал в нишу то галеты, то сгущенное молоко, то хорошие папиросы или шоколад.

Выслушав мой рассказ о бое, он все же не выдержал, спросил:

— А как же бортпаек? Сгорел?

Вспомнив его аккуратные мешочки, я смутился. — Ты уж прости, Алексей Фролович, — он был старше меня по возрасту, потому я нередко обращался к нему по имени и отчеству. — Так нескладно получилось все, пришлось выбирать: бортпаек или жизнь. Задержись на минуту — погиб бы вместе с машиной…

— Да что там… — вздохнул Алексей. — Если все пронялось дымом, то и вкус не тот…

Разговор закончился шуткой, но когда о происшедшем узнали в эскадрилье (Алексей рассказал сам), то вспоминали еще долго. «А как там бортпаек?» — будто исподволь спрашивали друг друга летники, возвратившись из боя. Или докладывали механикам: «Бортпаек в порядке…»

Раны оказались серьезными. В тот же день полковой врач Владимир Васильевич Рощин препроводил меня в госпиталь, расположенный неподалеку в селе.

О врачах, медицинских сестрах, санитарах сложено много песен, написано немало книг и, уверен, будет создано еще больше. Самые теплые воспоминания о медиках остались и у меня. В госпитале доктора вынули немало осколков, хотя несколько все же осталось.

— Терпи, казак, атаманом будешь, — привычно приговаривал седоусый врач, ловко орудуя скальпелем.

Один из осколков, застрявший под ухом, вытащить так и не удалось. Он оставался там и постоянно напоминал о себе: когда я наклонялся, голова как бы тяжелела.

Госпитальная обстановка располагает к размышлениям. Я часто вспоминал об эскадрилье, прислушивался к гуденью самолетов, угадывал на слух их тип, направление полета. Распознавал безошибочно двигатели и очень радовался, если удавалось увидеть в небе своих, завидовал друзьям. Но и они тоже не забывали обо мне.

Первым в госпиталь приехал Миша Погорелов. Еще с улицы я услышал его выразительный голос и еле приметное «оканье». Вскоре и он сам вырос на пороге. На лице улыбка, пилотка набекрень, русый чуб выбивается из-под нее, как у залихватского донского казака.

Мы подружились с Мишей с первых дней пребывания его в нашем полку, как говорят, сошлись характерами. Многое в нем напоминало мне Ивана Ребрика: откровенность, отсутствие рисовки, уважение к товарищам, прямота в отношениях, честное признание своих ошибок, добросовестность при их исправлении. У Миши красивое продолговатое лицо с выразительными черными глазами, густые русые волосы, которые он зачесывал назад, что считалось тогда модным.

Миша улыбался, но не сводил взгляда с моей забинтованной головы.

— Не узнаешь? — спрашиваю.

— Узнать трудно, но можно, — честно отвечает он и, видно, умышленно не интересуется здоровьем, не задает обычных в таких случаях вопросов. Туго затянутые бинты говорят сами за себя.

— Весь металлолом из меня удалили и отправили на переплавку, — шучу, пожимая руку друга. — Осталась самая малость. Подарок рурских магнатов…

— Полковой врач докладывает нам о ходе лечения, — словно оправдывается Миша и улыбается: — А голова чем тяжелее, тем умнее.

Миша сообщает полковые новости. Воздушные бои становятся все кровопролитнее, наши вылетают по нескольку раз в день. С прикрытия линии фронта не вернулись лейтенанты Глушихин и Горшков. Они провели десятки воздушных боев, сбили несколько самолетов противника. Мне трудно поверить в их гибель… Боевыми были истребителями, расторопными, смелыми. Будто вижу немного медлительного в движениях, плечистого, Крепкого, широколицего и ясноглазого Владимира Николаевича Глушихина и стройного, с подчеркнутой военной выправкой Павла Ивановича Горшкова…

Потеря боевых друзей больно отзывается в душе, зовет к мщению.

— Есть слухи, что у гитлеровцев на подходе к фронту новые самолеты с форсированным двигателем и мощным вооружением, — сообщает Миша. — «Мессершмитт-109» с приставкой «г-2». Что это такое — пока неизвестно. Кроме того, прибывают именитые немецкие асы, воевавшие в легионе «Кондор» в Испании: Мельдерс, Удет, Рихтгофен…

Здесь, в госпитале, нам читали лекции о международном положении, текущем моменте. Приезжий лектор говорил уверенно и внушительно. В общем выходило, что рейх стоит на краю пропасти: разваливается экономика, промышленное сырье на исходе, запасы нефти исчерпаны, металла уже нет. Немцы снимают у себя колокола и дверные ручки. В верхушке военного руководства происходит борьба за власть, в частности, растут разногласия в среде высшего командования военно-воздушными силами, что особенно сказалось после поражения гитлеровцев под Москвой.

Лекцию мы слушали с большим интересом, она вселяла в наше сознание надежды, бодрила.

— А как у нас с самолетами, ничего не слышно? — с надеждой спрашиваю Михаила.

Погорелов наклоняется, негромко сообщает:

— Говорят, вскоре получим скоростные. Типа «Як».

— Мечты?

— Из проверенных источников.

Миша посидел еще немного, пожелал мне быстрого выздоровления и ушел искать попутную машину.

Раны заживали быстро. На десятый день меня выписали. Прощаясь, врач сказал:

— От малых осколков мы вас избавили. — Он выложил на стол с десяток выщербленных черных и серых кусочков со следами свежих изломов на гранях. — Но два, побольше, извлекать не стали. Они проникли довольно глубоко, застряв у жизненно важных центров. Для их извлечения нужна серьезная операция, совершенная аппаратура. Без особых условий и инструментов подобные операции проводить нельзя. Можно повредить нервные окончания, а это, в свою очередь, повлечет за собой ухудшение функций…

Я не выдерживаю:

— А летать с этими осколками смогу?

— Сможете. Если начнут вас беспокоить, обращайтесь к нам. Поедете в тыловой госпиталь.

На попутной машине быстро добрался в полк. Обычная деловая обстановка в части успокаивала, настраивала на рабочий ритм. Доложил командиру.