Федор Фомин - Записки старого чекиста

В ответ на это Феликс Эдмундович решительно заявил:

— Если Слащев желает вернуться на родину, то пусть приезжает к нам с семьей. Работой он будет обеспечен, и ему будут созданы нормальные материальные условия. Валюты или ценности для обеспечения его семьи мы дать не можем. Также не можем выдать ему и грамоту о неприкосновенности личности. Генерал Слащев достаточно известен населению Крыма своими зверствами… Если с ним случится что-нибудь, то наши враги используют это против нас. А под охраной держать его нам нет надобности.

После некоторых размышлений Слащев в конце концов пришел, как нам передали, к такому заключению:

— Не надо мне никакой гарантии… Да и что эта бумажка может мне дать? Приеду я, скажем, на пароходе в Севастополь и пойду по городу, а по пути меня встретит и узнает кто-либо из тех, у кого я расстрелял или повесил в Крыму близкого человека. Тут уж никакая грамота не поможет…

Осенью 1921 года Слащев прибыл на пароходе в Севастополь. С парохода он был перевезен на станцию железной дороги в вагон Ф. Э. Дзержинского (Феликс Эдмундович пожертвовал своим отдыхом, прервал свой отпуск и вместе со Слащевым выехал о Москву).

Генерал Слащев после раскаяния был амнистирован Советским правительством. Через некоторое время он выступил по радио с обращением ко всем генералам, офицерам, солдатам русской белой армии и русским эмигрантам.

«Я — бывший генерал Слащев-Крымский, — говорилось в обращении, — добровольно вернулся на родину, в Советскую Россию. Я раскаялся в своих грехах и получил прощение от Советского правительства. Мне предоставлено право продолжать военную службу, созданы хорошие материальные условия… Я призываю вас всех последовать моему примеру. Родина прощает раскаявшихся и искренне желающих послужить народу».

По собственной инициативе Слащев несколько раз выступал по радио и написал несколько писем за границу. И они, конечно, сыграли свою роль в том, что вскоре в Советскую страну начали возвращаться эмигранты. Среди них было немало видных военных и гражданских специалистов.

Возвращение генерала Слащева, а затем и ряда других известных и влиятельных лиц окончательно развеяло миф о репрессиях, чинимых большевиками над возвратившимися белыми эмигрантами, которых-де всех, вплоть до рядовых, преследуют, арестовывают и даже расстреливают.

Сразу же по возвращении на родину Слащев получил штатную должность преподавателя тактики в Высшей тактической стрелковой школе РККА. К работе он относился добросовестно и проявил себя как крупный военный специалист.

Кроме преподавательской работы, Слащев активно сотрудничал в военной прессе, особенно в последние годы своей жизни. Подготовил к изданию книгу «Общая тактика».

Теперь Слащеву по роду своей деятельности приходилось все время общаться с командным составом Красной Армии. Большинство слушателей были участниками гражданской войны. Слащев мог видеть, что собой представляет командный состав Красной Армии. Перед ним были настоящие патриоты, герои, боровшиеся за счастье народа, — мужественные, честные, бескорыстные.

Незадолго перед смертью Слащев говорил: «Много пролито крови… Много тяжелых ошибок совершено. Неизмеримо велика моя историческая вина перед рабоче-крестьянской Россией. Это знаю, очень знаю. Понимаю и вижу ясно. Но если в годину тяжелых испытаний рабочему государству придется вынуть меч, я клянусь, что пойду в первых рядах и кровью своей докажу, что мои новые мысли и взгляды и вера в победу рабочего класса — не игрушка, а твердое, глубокое убеждение».

Смерть постигла Слащева при обстоятельствах, которые он предвидел, собираясь вернуться на родину.

11 января 1929 года на московскую квартиру к нему явился неизвестный молодой человек и спросил:

— Вы бывший генерал Слащев?

Получив утвердительный ответ, неизвестный в упор выстрелил в него и скрылся. Были приняты меры к розыску. Стрелявшего задержали. Он назвал себя Коленбергом и заявил, что убил, мстя за своего брата, казненного по распоряжению Слащева в годы гражданской войны в Николаеве. По окончании следствия Коленберг был осужден.

В. И. Ленин постоянно требовал от чекистов органически сочетать в своей работе непримиримость к врагам революции с чуткостью в отношении честных советских граждан. 3 декабря 1918 года на заседании комиссии Совета рабоче-крестьянской обороны под председательством В. И. Ленина обсуждался вопрос о работе ВЧК. В одном из пунктов проекта предложений, составленного В. И. Лениным, предлагалось более строго преследовать и карать расстрелом за ложные доносы.

Ф. Э. Дзержинский на протяжении всей своей работы в органах ВЧК — ОГПУ во всех приказах, письмах, беседах, выступлениях неизменно подчеркивал необходимость строжайшей проверки всех заявлений, прибегая к арестам лишь в случаях явной необходимости и лишь после того, как очевидность преступления доказана. За ложные доносы и нарушения революционной законности строго наказывать, вплоть до расстрела, — такова была установка Ф. Э. Дзержинского чекистам.

24 ноября 1920 года был издан приказ Дзержинского о тщательной проверке обстоятельств дела лиц, привлекаемых к ответственности. В органы ВЧК на местах поступало много заявлений и указаний на незаконные и преступные деяния некоторых ответственных партийных или беспартийных советских работников с просьбой возбудить против них дело и привлечь к ответственности. Авторами подобных заявлений часто были лица, не заслуживающие никакого доверия, а мотивами подачи заявлений — сведение личных счетов, желание дискредитировать сотрудника, а иногда и убрать его с дороги ради своей личной карьеры.

Чтобы избежать безосновательной дискредитации граждан самим фактом расследования, предлагалось всякое заявление, поступившее в органы ВЧК о преступной деятельности советских работников и других граждан, сохранять в строжайшем секрете; поданное заявление основательно расследовать и возбуждать дело только в том случае, если подавший заявление заслуживает доверия и если заявление его не является клеветническим. Если же заявление окажется ложным, основанным на сведении личных счетов и т. п., то заявителя предлагалось привлекать к ответственности.

После освобождения Крыма нашими войсками чекистам предстояла большая работа. В Крыму осталось более 30 тысяч врангелевских офицеров и других контрреволюционных элементов. Нужно было решить, кому дать гражданские советские права и разрешить жительство в Крыму, кому предоставить право проживать в Советской стране, но в другом месте, кого выслать. Наиболее злостную часть белогвардейцев, из тех, кто причинили много вреда Советской власти, нужно было покарать со всей строгостью законов военного времени.