Лиля Энден - Изменники Родины

— А Сашка, мой сын-то, остался в хате; красных решил дожидать, — продолжал Гнутов, помогая выносить вещи. — Он все с партизанами дружбу водил, ехать не захотел и меня все уговаривал… Только мне оставаться не с руки…

Меньше чем через час из ворот выехали две нагруженные подводы.

Лена заперла дверь на большой замок и зашла к соседке.

— Если Матвеевна или Титыч вернутся — отдадите, — сказала она, отдавая Паше Иголкиной ключ от дома.

Венецкий отошел от подводы на обочину дороги, остановился и посмотрел назад…

На горизонте еще виднелась Липня — купол Воскресенской церкви, верхушки деревьев в городском саду, труба кирпичного завода, который был с большим трудом восстановлен, проработал два месяца и псоле одной из бомбежек снова превратился в груду развалин, недостроенный, могучий корпус льнокомбината, его довоенная работа, льнокомбинат, до восстановления которого у него так и не дошли руки…

Липня! Милая, родная Липня!.. Никогда он не думал, что этот маленький, серенький городишка, куда он случайно попал в трудную минуту жизни, может сделаться таким дорогим и близким!..

Почти два года он настойчиво, изо дня в день, поднимал и восстанавливал этот город, самый разоренный во всей области — его снова разбивали, снова жгли, и хозяин города снова упорно принимался за трудную, неблагодарную работу восстановления… Эта работа была смыслом его жизни…

Теперь все кончено!.. Еще несколько минут, несколько десятков метров вниз, с горки в лощину — и любимая, дорогая, многострадальная Липня окончательно скроется из глаз!..

Возврат отрезан!..

Он повернулся и быстрым шагом, почти бегом, догнал свой воз…

Лена шла рядом с лошадью с возжами в руках, бледная, с крепко сжатыми губами; она ни о чем не спросила, ничего не сказала, но он знал, что каждая его мысль, каждое чувство ей без слов известны и понятны.

День, когда к Липне подошел последний фронт, был яркий и погожий. На темно-синем небе стояли неподвижно мелкие редкие облачка; солнце щедро заливало своими лучами зеленую траву и полужелтые деревья, ржаную стерню и осыпающиеся яровые, которые не успели убрать согнанные с места хозяева, пустые брошенные дома и дороги, забитые до отказа…

Дороги!.. Два года тому назад по их разбитым колеям и пыльным обочинам тоже двигались густые толпы людей… Шли и ехали военные и гражданские, старики и дети, на машинах, на лошадях, пешком, с узлами, с чемоданами, с пустыми руками…

И вся эта масса народа шла в одном направлении — на восток…

А теперь по тем же самым, еще более разбитым дорогам людской поток повернул вспять: толпы двигались на запад…

Отступали с чужой земли завоеватели, и вместе с ними шли завоеванные, и последних было больше, чем первых. Шли городские и деревенские, ехали на лошадях и коровах, толкали ручные тележки и тачки, тащили узлы и детей… Около некоторых партий беженцев мелькал по сторонам немногочисленный конвой — иногда немецкие солдаты, чаще полицаи…

Многие уходили от приближавшейся советской армии сознательно: это были те, кому заслуженно или незаслуженно пришлось бы принять на себя клеймо изменника и предателя.

Но подавляющее большинство шли потому, что их согнали с родных насиженных мест и тащили вместе с детьми и скарбом неизвестно куда, неизвестно зачем.

И они тащились по пыльным дорогам, то и дело оглядываясь по сторонам и примериваясь, как бы ловчее и незаметнее отстать от колонны; в каждом лесу, в каждой брошенной попутной деревне кто-нибудь отставал, и конвоиры, если таковые были, делали вид, что не замечают: Завоеватели лучше, чем завоеванные, понимали, что их дело проиграно.

По временному, наспех построенному деревянному мосту через Днепр переправлялись отступавшие немецкие войска.

Двигались машины, орудия, танки, мотоциклы, повозки, запряженные огромными короткохвостными лошадьми, верховые и больше всего пеших.

Каждый спешил проникнуть на этот мост возможно скорее; была давка, неразбериха, гвалт. Два немца, обер-лейтенант и фельдфебель, с револьверами в руках, кричали сорванными охрипшими голосами, стараясь навести порядок.

Место было совершенно открытое, ни деревца, ни кустика, с одной стороны дороги — убранное ржаное поле, с другой — пастбище, съеденное скотом до голой земли.

Через мост, забитый войсками, беженцев не пропускали, собралось их на берегу несколько тысяч с подводами и скотом. Они ждали час, ждали другой; наконец, видя, что войскам не видно конца, а следовательно, ждать переправы придется очень долго, многие стали распрягать лошадей, раскладывать костры, варить пищу.

Гнутов выпряг обоих лошадей и повел их вместе с коровой под горку, где еще сохранилась трава. Лена взяла ведро и пошла за водой.

Внезапно по толпе прошло волнение: все поднялись, зашумели, начали всматриваться в небо… Послышался гул, слишком знакомый, чтоб его не узнать…

К месту переправы летело более двух десятков самолетов.

— Красные… со звездой… русский «Иван» летит!..

Люди бросились врассыпную.

Взрыв страшной силы потряс землю, за ним последовал второй, третий, десятый…

Мост разлетелся щепками в разные стороны; машины и орудия посыпались в воду вместе с людьми и кусками людей…

Слышались крики на обоих языках, стоны раненых, плач детей, мычанье коров и ржание лошадей…. Все перемешалось…

Лена сидела на земле, на откосе, у самой воды, сжимая в руках пустое ведро; взрыв, разбивший мост, сшиб ее с ног и окатил водой.

Самолеты взяли обратный курс; какой-то немец в бессильной злобе послал им вдогонку автоматную очередь, никого и ничего не повредившую.

Лена зачерпнула ведром воды и… вылила ее обратно: взрыв перепахал берега и дно реки, и вода была бурой от грязи. Лена пошла по берегу вверх по течению, пока не нашла сравнительно чистую воду; там она снова зачерпнула, отпила несколько глотков и понесла воду туда, где стояли их телеги.

Пройти было трудно: везде были поломанные телеги, мертвые и раненые люди и скот: не все летчики были одинаково метки — если одни бомбы разбили мост и уничтожили множество немцев, то несколько других попали прямо в гущу беженского лагеря.

Наконец, Лена нашла место стоянки своих подвод.

У телеги было выбито дно, вещи разбросаны в разные стороны, два колеса поломаны, и около этих ломаных колес лежал Венецкий, весь залитый кровью.

— Николай!.. Милый!..

Лена бросилась к нему.

Но одного взгляда было достаточно, чтоб понять, что помочь невозможно, что это конец, смерть…

Николай разорвало почти пополам, оторвало ему обе ноги и превратило нижнюю половину тела в кровавую кашу из мяса, костей, внутренностей и клочков одежды.