Арсений Зверев - Записки министра

Предстояло ликвидировать наличие в обращении двух валют: червонцев, которых выпускали вес больше и больше, и «советских денежных знаков», которых становилось все меньше. Денежная реформа завершилась в 1924 году. Изданный в феврале 1924 года декрет ввел эмиссию казначейских билетов в размере 50 процентов наличных червонцев достоїнством в 1, 3 и 5 рублей, а потом в обращение пустили разменную серебряную и медную монету. «Совзнаки» изъяли и выкупили. СССР перешел к твердой валюте. Особый интерес вызывали платиновые и серебряные полтинники и рубли. На полтиннике с аверса (лицевая сторона) виднелся государственный герб и лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а па реверсе (обратная сторона) был изображен молотобоец. Более крупный размером рубль имел сходны.: аверс, а на его реверсе были изображены рабочий и крестьянин. По ободку монет шла надпись о количестве содержащегося в них чистого серебра.

Вероятно, я не преувеличу, если скажу, что денежная реформа стала одним из памятных событий в тогдашней жизни советских граждан. Не могу не удержаться, чтобы не привести здесь несколько фраз из написанного в 1924 году фельетона Михаила Кольцова «145 строк лирики», очень хорошо передавшего атмосферу, связанную с денежной реформой:

«Сгоните с лиц улыбки, я пришел с некрологом. Мрачные совработники, хмурые хозяйственники с беременными портфелями, веселые пролетарии и удрученные буржуи, коммунисты, беспартийные, честные и нечестные деревенские шкрабы, спекулянты, рвачи, пенкосниматели, все добродетельные и злодейские персонажи великого российского детства, встаньте! Преклоните головы. Почтите память усопших. Совзнак скончался… Червонец, сытое дитя новой эпохи, нового поколения, сразил тебя, истощенного холодом, голодом и блокадой… Гривенник — серьезная вещь. Он твердит всем своим законченным, кругленьким, самоуверенным ликом о том, что творимое в наши годы и дни затеяно всерьез и надолго… Даже „бессознательный“ рабочий, приняв его в счет субботней получки и разобрав выбитый на серебре лозунг, лукаво ухмыльнется: „Ишь, леший! Заполучили мы и тебя в большевики!“ А сознательный буржуй, застегивая портмоне, прикусит губу. Белая монета, клейменная страшными словами и знаками, говорит ему не только о сегодняшнем богатстве, но и о завтрашнем конце».

Мы, финансисты, особенно быстро подмечали отрадные явления роста нашей экономики. В 1924 году столичный бюджет стал бездефицитным. Этого удалось добиться впервые за годы Советской власти. По столице собрали налогов почти 112 миллионов рублей: это составило 38 процентов налоговых поступлений с РСФСР, или 26 процентов со всего СССР. Столица, как город, в основном расходовала именно то, что поступало по налогам, ибо ее бюджет составлял лишь 117,6 миллиона рублей. На 1/з сумма слагалась из сборов и налогов как таковых, а на 2/з — из доходов от предприятий Москоммунхоза и доходов с недвижимого имущества Московского управления недвижимым имуществом.

Куда же шли эти средства? 43 процента возвращалось в коммунальное хозяйство, 20 — отдавали на народное образование и 15 процентов — на здравоохранение. Весьма показательны две последние цифры. Страна находилась все еще в сложном положении. Тем не менее просвещение и здоровье народных масс Советская власть считала тем, на что следует обратить первоочередное внимание.

Изучая систему районного налогообложения, я очень быстро столкнулся с попытками многих частников утаить подлинные размеры своих доходов и обмануть государственные органы. Прежде всего это касалось перекупщиков, спекулянтов, маклеров и иных «посредников» торгового мира. В районе имелись рынки Рогожский, Конный, Коровий, Таганские стоянки. Там оку фининспектора тоже не следовало дремать. И все же уследить за оборотистыми и пронырливыми нэпманами было трудно. Их изворотливость просто изумляла. Некоторые, чтобы легализовать свою деятельность, приходили в райфинотдел (он помещался на Коммунистической улице, в доме 29), где я принимал население с 10 до 14 часов, и пытались запастись какими-нибудь справками.

Помню случай почти анекдотический. Секретарь РК РКП(б) В. И. Полонский рассказывал нам, членам бюро райкома, как к нему пришел один крупный частник, владелец промышленного предприятия, и сообщил, что он хочет быть среди своих рабочих полномочным представителем Советской власти и большевистской партии и строить работу в соответствии с государственно-партийными решениями.

— Что же вам угодно? — спрашивает секретарь.

— У меня на предприятии скоро будут перевыборы в партячейке. Дайте мне указания, кто должен войти в новый состав фабричного бюро и кого из беспартийных следует принять в ряды большевиков. Я обеспечу все на должном уровне и гарантирую вам полный успех. Можете быть уверены, что у меня, отца моих рабочих, получится лучше, чем у активистов. Вы убедитесь, насколько я предан Советской власти и как могу быть ей полезен.

Конечно, проныре дали от ворот поворот. Но это не остудило нахальства прочих дельцов, занимавшихся различными махинациями и почти официально, и на «черном рынке». Некоторые из них плакались нам в жилетку, жалуясь на обиды и пытаясь руками советских органов расправиться со своими конкурентами. Обычно мы им отвечали словами из известной пьесы А. Н. Островского: «Кто вас, Кит Китыч, обидит? Вы сами всякого обидите!» С подобной публикой приходилось держать ухо востро, а не то запросто обведут вокруг пальца. Зайдешь в торговую точку Солесиндиката, берешь документацию и видишь, что государство получает при продаже соли 2 копейки прибыли на пуд. А добьешься истинных сведений, допустим, в частном магазине Масленникова, и ахаешь. Этот ловкач получает с пуда соли 18 копеек. Вот когда не раз приходилось вспоминать известный призыв В. И. Ленина к работникам советских хозяйственных органов: «Учитесь торговать!»

Ради истины надо признать, что не все следовали этому мудрому указанию. Некоторые, вместо того чтобы как следует организовывать заготовку сырья для социалистических предприятий, ориентировались на рыночную стихию.

Политический подход требовался особенно остро, когда приходилось ревизовать работу учреждений культпросвета. Например, в районных кинотеатрах «Таганский» и имени Сафонова цены на билеты иногда устанавливались такие, что посещавшие утренние киносеансы, главным образом дети рабочих, должны были платить почти столько же, сколько стоил билет на вечерний сеанс. Еще хуже получалось, если учреждение, ведшее агитационно-пропагандистскую либо просветительную работу, ценами на входные билеты отпугивало как раз тех, ради кого оно функционировало. О всех сходных случаях я немедленно сообщал в финансово-налоговую секцию райсовета и в Мосфинотдел. В свою очередь не раз получал от них поручения, не связанные прямо с моими должностными обязанностями, например обследование материального положения лиц наемного труда.