Алексей Рыбин - Майк: Время рок-н-ролла

Возможно ожидание, пауза. Художник пишет картину, и ее видят через сто лет после его смерти. Он все равно до конца дней своих будет думать о том, что его работу увидят. Хотя, как правило, картины художника люди видят сразу после завершения работы над ними, а часто и в процессе создания. В мастерской, например. Зашел друг с бутылкой — а художник пишет. Друг увидел, ему понравилось. Или не понравилось. Но обратная связь пошла. Скульптор, архитектор — тоже на виду со своими работами.

А писатель? Зашел к нему друг с бутылкой, а писатель сидит и что-то там пишет. Неопрятный, бумага вокруг. И что друг? Друг предложит выпить и ни строчки не прочитает из того, что там писатель насочинял, теряя от вдохновения вес и потенцию.

Друг не будет читать «из романа» друга-писателя. Ну, если только друг сам не маньяк-графоман. Или прочитает и в ответ принесет писателю свою гору исписанной бумаги (или же вышлет файл, в котором так «много букв», что и открывать-то его страшно).

Интернет забит буквами писателей. Кто их читает? Сами же писатели, наверное… Это не общение, это не связь, не та форма, в которой работает искусство. Писатель без читателя — не писатель. Самостоятельная публикация текста в Интернете не превращает написавшего буквы в писателя. Это текст, выброшенный в никуда. Писателя делает только книга, напечатанная на бумаге.

Написанное писателем «в стол» никем и никогда не будет прочитано — если он до «стола» уже не стал печатаемым писателем.

И несчастный это понимает — пишет, пишет, его не печатают, не печатают, он злится, пьет и все сильнее ненавидит редакторов во всех их проявлениях, а потом, следом за редакторами — и все человечество. Непризнанный художник страшен и опасен для общества. Непризнанного художника нужно изолировать.

И он согласится на это с радостью. Только потребует таких для себя условий в изоляции, что проще махнуть на него рукой и смириться с соседством непризнанного, чем бросать все ресурсы государства на обеспечение его гордого и обиженного одиночества.

Рок-музыкантом может стать каждый. Каждый может играть на гитаре. Это сказал-спел Том Йорк, большой специалист в области рок-музыки, не нашим критикам чета. И каждый, кто решил стать рок-музы кантом, уже им стал. И все, что нужно рок-музы канту, — это гитара, или барабан, или губная гармошка, или любой другой музыкальный инструмент. Можно сказать проще — любой инструмент. Свои (или чужие, спетые как свои) песни рок-музыкант может петь где угодно. Ему не нужна сцена (см. первые концерты самой главной русской рок-группы «Аквариум» на ступенях Инженерного замка), ему не нужна дорогостоящая студия звукозаписи (один из лучших альбомов русской рок-музыки «Все братья — сестры» был записан на берегу Невы на двухканальный,т.е. стереофонический, бытовой магнитофон «Маяк»), ему вообще ничего не нужно.

Одно из главных заблуждений состоит в том, что запись рок-альбома — это дорогостоящий и длительный процесс. Ничего похожего. Рок-альбом может быть записан ровно за такое количество времени, какое звучат составляющие его песни. То есть, как теперь говорят некоторые, в «риал-тайм». Лучшие альбомы рок-музыки всех времен и народов были записаны на такой аппаратуре и в таких условиях, в каких сейчас не пишут даже демо.

Люди, посвящавшие все свое время «апгрейду» или поискам новой, недостающей им аппаратуры, для концертирования, записи, репетиций или, что самое удивительное, сочинения музыки, — они были всегда, и в России их больше, кажется, чем в любой другой стране. Мне кажется, это просто какой-то огромный, закостенелый и подавляющий все живое в человеке комплекс неполноценности.

К сожалению, все яснее видится, что это не просто неполноценность, это полная творческая несостоятельность. Когда Сашу Ляпина — замечательного гитариста, имеющего не один дорогой инструмент, — спросили: какие гитары вы предпочитаете (надеясь услышать перечисление моделей и цен), Ляпин сказал что-то вроде «мне все равно, лишь бы играла». При этом подтекста в его словах не было, в отличие от слов множества отечественных виртуозов. Отечественный виртуоз запросто может сказать что-то вроде «гитара дешевле пяти тысяч долларов — не гитара вообще»… Ну, это так, упрощенно, обычно применяются более сложные и затейливые формулировки.

Ляпин сказал именно то, что сказал. Неважно, какая у тебя гитара. Неважно, учился ты в консерватории или нет. Неважно даже, есть ли у тебя музыкальный слух.

Нужно иметь, что сказать, и главное — нужно чувствовать. Чувствовать современность, чувствовать и понимать язык рок-музыки.

Рок — это не музыка в классическом значении этого слова. Можно играть рок, не зная нот, не имея даже отдаленного представления о теории музыки, о сольфеджио, о тональностях, обо всем том, без чего человек не может считаться музыкантом в общепринятом смысле этого слова.

Более того — в ряде случаев наличие хорошей музыкальной школы даже вредно для парня, собравшегося играть рок. Многочисленные примеры групп второго и третьего эшелона, играющих замысловатый арт-рок, — тому пример.

Это не закрывает дорогу в рок-музыку академическим музыкантам — при одном условии: если эти музыканты не боятся фальшивить, шутить, играть против правил, разрушать этим те самые правила и заниматься музыкальной эксцентрикой. Рок может быть невероятно сложным и вычурным, как у Джека Брюса, и может быть запредельно простым, как у Эдди Кокрена, и то и другое — рок высочайшей пробы.

Рок впитывает в себя все — и академизм, и барабаны шаманов африканских племен. Это подлинно народная музыка, это музыка нового типа. Это революция в музыке.

И, как всякая революция, она сдирает сама себя, разжиревшие революционеры становятся самыми отпетыми ретроградами, поэты - трибуны революции, разрушители старого мира превращаются в угрюмых консерваторов, сметливые ростовщики начинают зарабатывать на революции деньги и превращают ее в статью дохода… В один прекрасный момент все ахают и понимают, что революция давно уже закончилась, а они по-прежнему стоят на площади, размахивая флагами и приветствуя комиссаров, катящих мимо народных масс в дорогих лимузинах со званого обеда на закрытый бал.

Рок может родиться в полной пустоте. В этой пустоте и были сделаны самые сильные записи русской рок-музыки, в том числе «LV» Майка.

Начало восьмидесятых XX века. Никто не мог тогда всерьез подумать ни о каких пластинках, ни о каких концертах, стадионах, телеэфирах, радиотрансляциях — это было невозможно по определению, и все были уверены, что так будет всегда.

Мы все жили в зияющей, свистящей пустоте, в вакууме, даже не в поле, а на гигантской площади, края которой уходили за горизонт, площади, залитой потрескавшимся и проваливающимся под ногами асфальтом, — и больше вокруг ничего не было.