Сергей Мельгунов - Александр I. Сфинкс на троне

«Лишнее самолюбие, а оттого упорство во мнениях своих».

Противниками являлись и Багратион с Ростопчиным — оба неавторитетные для Александра лица.

См. переписку с Екатериной Павловной.

См., напр., отзыв Фарнгагена (1822): «Ум совершенно посредственный».

Между русскими и так называемыми всеобщими историками существует разногласие по вопросу о том, кому принадлежит план идти на Париж. Русская военная историческая школа утверждает, что идея эта разработана в русском штабе. Западная историография приписывает инициативу Шварценбергу — эта инициатива спасла положение союзников и погубила Наполеона. Для нас в данном случае важно то, что Александр был горячим сторонником движения на Париж. Мотивы, вероятно, были более сложны, чем то рисовалось Кесльри.

Личное самолюбие для Александра всегда стояло на первом плане. Александр был крайне оскорблен, что Людовик XVIII не оказал ему достаточного почтения, как спасителю трона. И только после Фонтенебло, когда вырисовалась опасность, что восторжествует вновь его соперник Наполеон, Александр сделался сторонником Бурбонов.

Крюденер агитировала в пользу восставших греков. Но она не понимала, что политика для Александра куда выше христианской морали. И Александр никогда не согласился бы на вмешательство, потому что прежде всего опасался быть в союзе с радикалами Европы (Меттерних Лебцельтерну 6 окт. 1821 г.).

См. ниже: «Правительство и общество после войны».

Так смотрит и последний биограф Александра вел. кн. Ник. Мих.

Даже и внешние впечатления от России и Польши у Александра были различны. От Петербурга до Волыни во время своей поездки в Варшаву в 1818 г. Александр находил лишь «разорение и жалобы*, а по въезде в пределы Польши «все облекалось в радостный вид». Если в Москве ему представилось 42 дворянина, в Житомире он видел 200. Это, по свидетельству Михайловского-Данилевского, тешило самодержца.

См.: Семевский «Политические и социальные идеи декабристов.

Новосильцев советовал Александру в ответ на протесты первого польского сейма уничтожить конституцию.

Любопытен отзыв об Александре Талейрана: для него Александр простак (niais) — «гибкость ума не соответствует благородству характера».

Путешествия Александра на конгрессы возбуждают насмешки в гвардии — доносил Буальконт.

То же самое он не раз говорил и Лебцельтерну: «Я должен теперь заняться интересами подданных».

См. ниже «Правительство и Общество после войны».

Популярна песенка: «Le roi de Danem: trinkt mr alle, L'empereur de Russie: liebt fur alle».

Эти отрицательные отзывы политиков Венского конгресса, конечно, объясняются тем, что освободитель Европы не так уже оказался податлив меттерниховской интриге. Его собственная политика в данном случае столкнулась с интересами других. До Венского конгресса Александр был для Европы как бы в перспективе. Он был нужен — и нет недостатка в дифирамбистах. С падением Наполеона он уже становится опасным. Страсти разыгрались именно на польском вопросе. И в закулисных беседах определенно говорилось, что, если Россия получит Польшу, Александр «будет опаснее Наполеона». И как прежде не хватало дифирамбистов, так теперь пытаются отметить отрицательные стороны. Но, отмечая их, как видим, попадают не в бровь, а в глаз.

Напечатано в сокращенном виде в берлинских «Днях» (1923 г.).

«Голос Минувшего*, 1914, XI, 115.

Говорят еще о связи Александра с небезызвестной фрейлиной княжной Туркестановой, умершей после родов в 1819 г. Утверждали, что кн. В. Голицын взял как бы на себя вину и воспитал дочь Туркестановой от Александра. Прямых свидетельств этому нет и факт представляется сомнительным.

В книге «Наполеон и Александр».

Припомним характеристику Меттерниха, данную Шатобрианом, — очень близкую к характеристике Александра: «Это человек посредственный, без основ, без взглядов…, фальшивый…, ловелас в молодости, старается прельстить все, к чему он приближается, а когда это ему не удается, делается врагом».

См. статью Ашкенази в «Гол. Минувшего» (1916, № II) «Императрица Елисавета и кн. Адам Чарторижский».

Естественно, что в этот период она «очень холодна» по отношению к мужу, как отмечает в своем дневнике 1 янв. 1807 г. с. сек. Вилламов.

Барант утверждает, что оба супруга добровольно возвратили друг другу свободу. Мало того, Александр изо всех сил покровительствовал связи с Чарторижским. Барант сообщает, что, когда у Елисаветы родилась девочка и она была показана Павлу, последний будто бы заметил статс-даме Ливен: «Сударыня, полагается ли, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?» «Государь, Бог всемогущ», — ответила Ливен.

Курсив мой.

Для тогдашних нравов любопытно, что в роли сводни выступает Нарышкин, муж возлюбленной Александра, быть может, таким путем мстящий своему властелину.

Гр. Эделинг говорит об изменении отношений между супругами еще в 1812 году: «В дни страшного бедствия пролился в сердце их луч взаимного счастья. Елисавета, убедившись, что он несчастен, сделалась к нему нежна и предупредительна»-. Возможно, что у такого отзывчивого человека, каким была Елис. Алек., была попытка примирения и поддержки моральной мужа.

«Мама, наш ангел на небе, а я еще прозябаю на земле… Не покидайте меня, мама, я совершенно одинока в этом мире страданий».

Из письма Лебцельтерна Меттерниху 1822 г.

«Увы, я не могу воспользоваться своим старым правом осыпать ваши ножки самыми нежными поцелуями в вашей спальне в Твери».

Напечатано в «Голосе Минувшего».

Кстати, о самом издании в русском переводе книги Пирлинга. Издательству «Современные Проблемы» предоставлено автором «исключительное право перевода». Эта привилегия оказалась для автора весьма невыгодной. Перевод и самое издание, несмотря на привлекательную внешность, из ряда вон выходящие по своей небрежности. Не говоря уже о бесчисленных корректорских погрешностях (напр., вместо «генерал» — «гендаль», Италийский — Кралинский и т. д.), которые можно объяснить спешностью издания или невниманием типографии (хотя какая же спешность при издании небольшой брошюры в 140 стр. маленького формата), трудно уже бывает разобрать, кто виноват, переводчик или издатель, когда Гаетано Морони именуется Гастоно Мозани, «Подражание Иисусу Христу» — подражанием «Эрнсту», Юнг Штиллинг — то Джон Стилинг, то Дженг Шиллинг, г-жа Гюйон — то Гюно, то Гюпон. Недогадливость или небрежность переводчика удивительная. Пирлинг, естественно, переводил русские материалы на французский язык. Переводчики вторично переводили на русский язык, делая здесь свои изумительные ошибки. Не проще ли было заглянуть в русский оригинал, на который делается у Пирлинга точная ссылка. В данном случае книга была доступная: переписка Александра I с его сестрой Екатериной. Не доказывает ли это, что литературная конвенция сама по себе отнюдь не гарантирует хорошего качества переводов.