Вильгельм Кейтель - 12 ступенек на эшафот

25 сентября 1939 г. в Берлине перед Залом памяти павших героев у Арсенала состоялась торжественная церемония в честь генерал—оберста фон Фрича. Из—за нелетной погоды фюрер отменил свое участие в церемонии. Я рискнул подняться в воздух вместе со своим пилотом оберштабс—инженером авиаотряда ОКВ Функом. Мы приземлились на аэродроме в Штеттине, поскольку Берлин—Темпельхоф не принимал. После часа ожидания мы взлетели в расчете на то, что погода наладится. Полет проходил в очень сложных метеоусловиях и при практически нулевой видимости, однако по приборам Функу удалось посадить самолет на военном аэродроме в Штакене под Берлином. Я едва успел на церемонию и возложил венок от имени фюрера. В траурной процессии ко мне присоединился фон Браухич, и вместе с представителями вермахта, государственными чиновниками, сотрудниками дипломатических миссий мы проследовали к кладбищу Инвалидов.

Во время польской кампании генерал—оберст фон Фрич сопровождал 2–й дивизион 12 артиллерийского полка, шефом которого он был. Гитлер долго колебался, назначать ли ему Фрича командующим Отдельной армией в Восточной Пруссии или группой армий, как настойчиво советовали ему Браухич и я. Однако решил не делать ни того, ни другого, мотивируя тем, что в противном случае ему придется давать армию и фон Бломбергу, а он, Гитлер, к этому еще морально не готов. По свидетельству Шмундта, в то время фюрер еще не отказался от намерения вернуть Бломберга, но только не на высшие командно—штабные должности.

Считаю уместным опровергнуть циркулирующие слухи о том, что Фрич якобы сам искал смерти на поле боя. По свидетельству офицера, в моем присутствии сообщившего фюреру о трагической гибели генерала, смертельное ранение было нанесено шальной пулей во время беседы с офицерами штаба дивизии, так что Фрич скончался на их глазах уже через несколько минут.

Польская кампания закончилась парадом победы в наполовину разрушенной Варшаве, куда фюрер и я вылетели из Берлина.

Перед отлетом в Берлин должен был состояться торжественный завтрак в честь фюрера. Когда Гитлер вошел в здание аэропорта, где был сервирован огромный подковообразный стол, то неожиданно вспылил и сварливо произнес, глядя поверх головы ошеломленного Браухича: «Я ем только из солдатского котелка, стоя у походной кухни…» Затем он поднялся в самолет и приказал пилоту сию же минуту взлетать. Я не мог понять, почему Гитлер проявил такую откровенную бестактность по отношению к главнокомандующему сухопутной армией и незаслуженно обидел присутствовавших офицеров. Через некоторое время, когда внезапный приступ раздражительности фюрера миновал, я заметил, что он испытывает неловкость и раскаяние. Несколько дней спустя я рассказал об этом фон Браухичу. Тот только пожал плечами и заметил, что было очень мило и без Гитлера…

Сразу же после взятия Варшавы первые дивизии вермахта были переброшены на западное направление, хотя никакой необходимости в оперативном усилении Западного фронта не было: по—прежнему в предполье «Западного вала» завязывались вялотекущие бои местного значения. Вновь прибывшие дивизии выдвинулись на позиции под Ахеном и в направлении на север. Гитлер усиливал северный фланг фронта, испытывая опасения за откровенно слабо защищенные пограничные укрепления на германо—бельгийской и германо—голландской границах и в целях воспрепятствования обходному маневру французов и последующему вторжению в Рурскую область. Западные союзники так и не решились нарушить нейтралитет Бельгии, когда бельгийский король запретил прохождение войск антигерманской коалиции через свою страну. Об этом нам сообщили наши римские союзники: сестра бельгийского короля Леопольда III принцесса Мария Жозе была замужем за итальянским кронпринцем Гумбертом Пьемонтским…

Весьма показательной и поучительной была позиция Советского Союза, занимаемая им в ходе германо—польской войны. Само собой разумеется, что сразу же после начала боевых действий против Польши Гитлер по дипломатическим каналам призвал Сталина к немедленным действиям и участию в походе — рейх был заинтересован в «блицкриге», поскольку мы опасались за незыблемость наших границ на Западе. Сталин, напротив, стремился получить свою долю польского пирога малой кровью и сообщил, что Красная Армия сможет начать наступление не раньше чем через 3 недели, которые потребуются ему для перегруппировки сил и завершения мобилизации. Военный атташе рейха генерал кавалерии Кестринг получил указания оказать давление на русских, но ответ оставался неизменным: РККА еще не готова к войне. Однако когда на юге немецкие дивизии форсировали Сан и Варшава оказалась непосредственно в районе боевых действий, Сталин решил пренебречь «небоеготовностью» своей армии и нанес удар с тыла по отступающим под немецкими ударами польским корпусам. Захватив тысячи пленных, русские вытеснили уцелевшие части поляков в Румынию. Ни на одном из участков фронта соединения немецких и русских частей не произошло: русские остановились на приличном удалении от демаркационной линии, и наши контакты ограничивались обменом разведывательной информацией. [65] 17 сентября 1939 г. части РККА вступили на территорию Восточной Польши. По официальной версии советского руководства — «в целях укрепления западных рубежей» и «воссоединения» Западной Украины и Западной Белоруссии с Украинской и Белорусской ССР. Не соответствует действительности утверждение о несостоявшемся соединении вермахта и Красной Армии: на самом деле после выхода на демаркационную линию «Нарев — Висла — Сан» союзники вступили в соприкосновение под Брестом, где и провели совместный парад.

Еще в ходе боевых действий в Польше армейское руководство резко осудило действия ведомства Гиммлера и карательные акции СС на оккупированных территориях. Главнокомандующий сухопутными войсками выразил категорический протест в связи с тем, что, обладая всей полнотой командной власти на театре военных действий, не в состоянии контролировать распоясавшихся молодчиков рейхсфюрера СС и проводимые им «полицейские акции». 17 октября 1939 г., в основном усилиями фон Браухича, отказавшегося разделять ответственность за судьбу мирного населения с Генрихом Гиммлером, вермахту удалось передать управление оккупированными территориями гражданскому генерал—губернатору.

Польская кампания еще более выпукло обозначила разногласия между Гитлером и генералитетом: ОКХ и многие высшие офицеры по—разному оценивали боевую готовность вермахта к войне против западных союзников — как с военной, так и с политической точек зрения. Руководствуясь обескураживающим опытом 1–й мировой войны и «непроходимостью» укреплений «линии Мажино», против которых оказались бессильны практически все имевшиеся на тот момент средства разрушения, генералы отчасти справедливо утверждали, что без соответствующего перевооружения, переформирования и доукомплектования ослабленных дивизий мы не готовы к войне на Западе. Причем особые возражения вызывала необходимость вести боевые действия в… зимний период. С точки зрения генералов, французы более чем откровенно продемонстрировали рейху свое нежелание воевать, отказавшись от штурма откровенно слабых оборонительных укреплений «Западного вала», причем в лучшее время года. С ними нужно вести переговоры, памятуя о том, что неприступность «линии Мажино» опять заставит нас атаковать северным флангом через Люксембург и Бельгию — со всеми вытекающими политическими последствиями, как это уже было в 1914–1918 гг.