Вильгельм Кейтель - 12 ступенек на эшафот

Сразу после завтрака мы отправились в обратный путь. Перед отправлением я приказал нашему военному атташе ежедневно информировать ОКВ об истинном развитии событий на албано—греческом театре военных действий. В поезде фюрер дал выход накопившемуся раздражению по поводу «безумной авантюры дуче», как он называл самоуправство наших итальянских союзников. Он ведь неоднократно предупреждал дуче не относиться к проблеме с таким легкомыслием. Это же безумие чистой воды — штурмовать греческие предгорья двумя—тремя дивизиями; [70] К началу операции численность группы армий «Албания» составляла 9 дивизий, две из них прикрывали югославскую границу. и еще в такое время года — скоро их остановит даже не сопротивление греков, а погода. Он считает, что все закончится полной катастрофой. Муссолини пообещал, что незамедлительно усилит армию вторжения, если окажется, что малыми силами справиться не удается. Однако, по его собственным словам, переброска морем дополнительного контингента займет несколько недель из—за низкой пропускной способности допотопных албанских портов. Если уж он решил воевать с бедной Грецией, почему бы не высадиться на Мальте или Крите. По крайней мере, это имело бы хоть какой—то смысл в рамках войны с Британией, учитывая откровенно незавидное положение итальянцев в Северной Африке. Единственный позитивный момент во всей этой истории заключался в том, что дуче попросил об отправке танковой дивизии в Африку — после консультаций с нашим генералом Функом маршал Грациани подтвердил возможность боевого использования танков на африканском театре.

Думаю, что Гитлер никогда не был так откровенен с Муссолини, как со мной. Он щадил самолюбие итальянского «дилетанта от стратегии» и молился на него, как на икону. Муссолини сразу же распознал эту слабость и беззастенчиво эксплуатировал доверие и авторитет фюрера в своих корыстных целях.

Все, чего так опасался фюрер, произошло ровно через две недели. На фоне сложных метеорологических условий и труднодоступной местности итальянское наступление малыми силами и без достаточных резервов захлебнулось, и вскоре фронт вторжения рухнул под контрударами греков. Гитлер собрался было отправить в Грецию горнострелковую дивизию, но переброска морем (равно как и через Югославию) была решительно невозможна. Мы передали итальянцам наши последние грузовые флотилии кригсмарине и транспортные эскадрильи люфтваффе, базировавшиеся в Средиземноморье. Если бы наступившая зима не остановила также и продвижение греческих армий, «итальянская авантюра» закончилась бы полным разгромом уже через полтора месяца.

Верный своему союзническому долгу, Гитлер не мог оставить Муссолини в беде — в аналогичной ситуации дуче не пошевелил бы и пальцем. Так родился план весенней кампании вермахта, предполагавший отправку одной или нескольких армий на помощь итальянцам через Венгрию и Болгарию. Предполагалось, что до тех пор Италия сумеет продержаться, по крайней мере, в Албании. Гитлер наотрез отказался от соблазнительного варианта переброски войск кратчайшим путем через Югославию, поскольку нарушение нейтралитета этого балканского государства затрагивало, в первую очередь, интересы самих итальянцев…

В конце октября мы перебрались из Берхтесгадена в Берлин — у меня наконец появилась возможность объединения под одной крышей всех управлений ОКВ, которые с мая месяца вели «полуавтономное» существование. Значительно разросшийся штаб оперативного руководства уже не помещался в служебных помещениях военного министерства, поэтому мне пришлось перевести мое ведомство в административное здание кавалерийско—танкового училища в Крампнице. В Далеме «воссоединилась» и семья генерала Йодля, который перевез свою супругу Ирму Йодль в оставшуюся со времен фон Бломберга служебную квартиру… Мы энергично взялись за дело и всю зиму занимались разработкой плана операции «Марита» (вторжения в Грецию).

В начале ноября (19)40 [71] 12–13.11.1940 по личной просьбе фюрера состоялся визит народного комиссара иностранных дел Молотова в Берлин для обсуждения международного положения. Я находился среди участников торжественного приема в здании рейхсканцелярии. После церемонии представления всех пригласили в обеденный зал, где фюрер давал завтрак в честь прибывших русских гостей. Мое место за столом оказалось рядом с сопровождавшим Молотова господином Деканозовым. [72] Спецуполномоченный советского правительства по включению Литвы в состав СССР, последний посол Советского Союза в Берлине до 22.6.1941. Проходил по «делу Берия» и был расстрелян в 1953 г. Однако мне так и не удалось побеседовать с ним по вполне прозаической причине — рядом не оказалось ни одного переводчика! Еще один прием министра иностранных дел состоялся в ресторане одной из берлинских гостиниц — и я опять оказался рядом с Деканозовым, однако на этот раз нам удалось поддержать беседу через советского переводчика. Я рассказал о своей поездке в Москву и на маневры в 1932 г., вспоминал те дни и отвечал на его вопросы — хоть и не без труда, но пообщаться удалось.

После отъезда русской делегации я поинтересовался у фюрера результатами переговоров — он охарактеризовал их как неудовлетворительные. Тем не менее Гитлер так и не отдал приказ о начале подготовки к войне, поскольку ждал официальной реакции Сталина на встречу в Берлине. Для меня было очевидно: мы взяли курс на войну с Россией; и в связи с этим меня интересовал только один вопрос: все ли сделал фюрер, чтобы ее избежать? Вопрос войны и мира был напрямую увязан с нашими обязательствами по отношению к Румынии, Болгарии и Прибалтике — не думаю, что фюрер отказался бы от каких—либо из них. Возможно, Гитлер был прав и на этот раз: кто знает, какую позицию занял бы Сталин через год—два, когда его армия была бы полностью отмобилизована и готова к войне с любым противником, если уже в 1940 г. России было по плечу решать свои геополитические проблемы с позиций силы в Болгарии, Финляндии и Дарданеллах. Разгром Франции за 6 недель спутал все планы Сталина, и он надеялся выиграть время. Я бы не стал даже упоминать эту гипотезу, если бы наш превентивный удар летом 1941 г. не подтвердил всю серьезность агрессивных намерений русских.

Можно только предполагать, каким был бы ход событий, не накажи нас бог союзом с Италией. Все бы ничего, если бы Муссолини соблюдал «доброжелательный» нейтралитет и не лез в войну на Балканах. Но раз уж мы имели несчастье обзавестись таким воинственным союзником, что было бы, если бы Гитлеру удалось предотвратить безответственный «поход» дуче против Греции? Нам бы не пришлось помогать итальянцам в их лишенной какого—либо смысла авантюре. Не исключено, что и в нейтральной Югославии не произошли бы известные события — переворот и приход к власти антигерманских сил, стремившихся не допустить военного союза с державами «Оси». Можно только гадать, каким было бы соотношение сил в русской кампании и что мог означать для нас выигрыш двух наиболее благоприятных в военном отношении месяцев. В конце ноября мы стояли в 30 км от окруженной с севера, запада и юга Москвы — наши дивизии безнадежно увязли в русских снегах при температуре –45 °C. Какой оборот приняли бы события, если бы до наступления дьявольских холодов — первая зима стала самой суровой за все время кампании — у нас в запасе было бы не менее 8 недель?