Вячеслав Морозов - Адмирал ФСБ (Герой России Герман Угрюмов)

И третий — у «клюва» Апшеронского полуострова, в 63 километрах от «корня» полуострова. Здесь были и подземные, и наземные хранилища, где хранился НЗ на случай войны. Здесь же складировалось и химическое оружие. В 30 километрах от склада был наш военный аэродром «Кала».

Именно на третий склад чаще всего нападали боевики, зная, что там колоссальные запасы вооружения. Все их атаки были отбиты.

Капитан 1-го ранга Я. Я.:

С боевиками мы практически всегда встречались по нашей инициативе. Чтобы знать обстановку, мы должны были вступать с ними в контакт — знать, с кем мы имеем дело. Хотя внутри их подразделений и имели своих людей. Встречались не за столом, уставленным винами и фруктами, это были конспиративные встречи. Давали слово чести, слово офицера, что со встречи он уйдёт без проблем. Слово чести ни разу не нарушили.

В разговорах пытались убеждать, вести диалог на равных. Мы не боялись выходить в толпу еще в Сумгаите. Ходили в форменке, как и положено морякам. Тогда военным ещё доверяли и с нами разговаривали. Мы так строили беседу, что люди раскрывались и невольно давали информацию. Когда вычисляли лидеров, искали пути выхода на них, чтобы пообщаться с ними. Сколько подобных мероприятий было проведено — не счесть!.. Наше спокойствие и уверенность срабатывали: нас старались открыто не трогать.

Герман Алексеевич сам выезжал на встречи, проявлял неоднократно личное мужество. Боевики его приговорили. Он нащупал их источники финансирования и стал «наступать на пятки». Но он ехал на встречу даже тогда, когда точно знал, что за ним охотятся. Умел смягчить самых оголтелых оппонентов, но попадались всякие экземпляры.

Вячеслав Авт-ов:

Мы выехали в город для очередных переговоров с кем-то из лидеров НФА, остановились в толпе. Бакинцы в тот период дневали и ночевали на улицах и площадях. Германа Алексеевича уже многие узнавали, да и трудно было не узнать: гигант, глыбина! Лидер на встречу пока запаздывает, и Герман Алексеевич пытается говорить с толпой, а один авторитет — судя по замашкам, из тех, кто обычно толпу заводит, — все время перебивает его, орёт что-то по-азербайджански. Герман Алексеевич опытным взглядом сразу отметил в толпе его нукеров. Заметил, что они вооружены. Быстро поворачивается к этому авторитету и так спокойно, тихо говорит ему:

— Подойди поближе.

А среди гомонящего народа поди разбери, что он сказал. Авторитет напрягся — всё-таки к нему обращаются:

— Чэво сказал? Нэ по-онял!

— Подойди, говорю, поближе, — так же спокойно, но тише. Нукеры тоже придвинулись, оружие уже держат открыто: телохранители. Только бородач приблизился, Герман Алексеевич одним движением сунул ему в штаны гранату, за ремень. А от кольца — веревочка к пальцу привязана… Тут уж голос у него другим сделался:

— Боевиков всех — убрать! А хочешь стать шахидом — полетели на небо вместе.

Тот рявкнул — боевики в момент испарились.

Однажды ночью позволил мне немного отдохнуть, но только я приклонил голову к подушке — звонок:

— Срочно ко мне!

Являюсь. Он говорит, что неожиданно осложнилась обстановка: боевики захватили часть судов и блокировали выход из бухты. Настроены истерично и крайне агрессивно. Якобы они владеют информацией, что на кораблях мы вывозим не беженцев, а секретные архивы и оружие. Требуют проверки.

— Я договорился встретиться прямо в море с их представителями, но некому вести катер. Решай: ты как? Но учти одно: ситуация крайне серьёзная, можем и не вернуться.

— Герман Алексеевич, уже решил: я с вами.

— Тогда слушай меня, хохол. Сегодняшняя поездка и судьба наша будет зависеть от того, насколько нам с тобой повезёт. Оружие нам брать нельзя. Но если попытаются нас взять живьём, то зачем нам мучиться? Всё равно поглумятся, а потом скормят рыбам. Лучше взорвём и себя, и их до кучи. Я вот что придумал…

И мы смастерили себе по приспособлению — такому, знаешь, «мечта камикадзе»… «Эфку» примотали скотчем к поясному ремню на спине, отогнули усики у чеки, к кольцу привязали веревочку, ее пропустили через рукав, и конец веревочки закрепили на широкой резинке, которую надели на большой палец. С виду резинка похожа на пластырь, подозрений вызвать не должна. Попытаются нас взять — «дёрни за верёвочку — дверь и откроется»… прямо на тот свет.

Приехали на берег, вышли. Море неспокойное. Он встал у самой кромки прибоя, помолчал. Потом, словно про себя, негромко начал:

— Ваши стихи, Герман Алексеевич?..

— Господь с тобой, я так не умею! Это Павел Васильев. Великий поэт, между прочим. Поэтический преемник Сергея Есенина. Вот ещё, послушай, его же:

Так что, хохол, выходим в море — ловить золотую рыбицу. И помни, о чем мы с тобой договорились. Заводи мотор!

Я завёл катер, поехали. Погода преотвратная: холодный ветер, дождь. Нас уже ждали. Встали на рейд — вижу, что фарватер в бухту нам перекрыли. Всё, мы в ловушке. К нам на борт запрыгнули четыре автоматчика, направили стволы (предохранители сняты): «Сидеть и не шевелиться!»

— А разговаривать-то можно? Все-таки как-никак на переговоры приехали.

Бородачи совсем молодые, морды фанатичные, в глазах, кроме свирепости, ничего не читается. По всему видно, что их хорошо проинструктировали, и как только будет отмашка — не задумываясь, резанут из всех четырёх стволов.

— Ну, коль разговаривать можно, то, пока вашего начальства нет, я вам анекдот расскажу — как раз к случаю, про наши с вами суровые будни. — И давай им травить анекдоты.

Я был в таком напряжении, что уж не припомню, о чём они были, но ситуацию он разрядил. «Переговорщики» появились, когда мы окончательно замёрзли. В результате выборочно осмотрели несколько кораблей, обшарили трюмы, все корабельные закоулки — оружия нет, есть только трясущиеся от страха старики, женщины и дети. Помнится, одна родила прямо в море… Закончились переговоры миром — нас отпустили, убрав судно с фарватера: «Ступайте домой!»

Четыре часа мы просидели с ним под прицелом, у меня рука уже занемела от напряжения — та, к которой верёвочка была привязана. Вернулись в порт, вышли из катера, пересели в «Волгу». Доехали до его дома, вылезли из машины. Уже светать начинает.

— Ладно, — говорю, — Герман Алексеевич, я пошел. — А жили мы с ним ровно в 230 метрах друг от друга, я шагами промерял.