Бидия Дандарон - Письма о буддийской этике

Без даты.

Москва

Моя хорошая, добрая Наташа!

Сегодня я на высоте своего душевного блаженства, сегодня я получил твое письмо от 30 ноября, где ты простила меня. Спасибо, на сердце отлегло, почувствовал, что с моих плеч свалилась тонна груза.

Я хочу написать о своей любви к тебе. Давай разберемся сообща, что это за чувство? Во-первых, я люблю тебя не потому, что ты красивая или хорошенькая. Люблю тебя не потому, что ты умна, образована. Тут есть что-то другое. Я подумал, мог ли я любить тебя, если бы ты этой бензиновой бутылкой (в результате взрыва бензинового пара) сожгла себе лицо до безобразия и ослепла на оба глаза. (Не дай Бог, подумать страшно!) Нормальный человек, который хочет построить жизнь, спросил бы себя: «Что же я буду делать с этой безобразной, слепой женой, ведь я свою жизнь обрекаю на муку?» Но я в данном случае еще больше бы любил, женился бы сразу. Если бы ты была горбатая, безобразная, старая — все равно я тебя любил бы до бесконечности. Ведь я тебе всегда говорил: «Ты можешь вернуться ко мне, когда тебе будет за семьдесят. Ты можешь вернуться, когда разочаруешься в людях: в их верности и совершенстве. Ты можешь вернуться даже после того, как заимеешь хоть Двадцать законных мужей, одного за другим. Мне безразлично, я тебя буду любить всегда и всегда приму тебя». Извини, Наталка, что плохо пишу, опять трясется рука.

Что это означает? Мне кажется, что я люблю в тебе не то, что воспринимаю глазом, т. е. не материальную Наташу, а Наташу духовную, воспринимаемую мною интуитивно. Ты мне нужна совсем по другой причине. Но мне кажется, ты этого не ценишь. Вообще я схожу с ума. Дай мне, Бог, силу выдержать эти душевные муки.

Ты доказываешь, что незачем ускорять смерть. Ты права: я должен идти к цели, к йогической практике, если не смогу сделать этого, то не хочу бесцельно жить, как живут или жили два с половиной миллиарда людей. Если я буду ученым-философом, учение которого будет известно всему миру и принесет много пользы, то и этого недостаточно, чтобы жить; не говоря о физике, в области которой я могу работать и создавать атомные бомбы и пр. Я, видимо, не буду самоубийцей, но, наверно, погибну от недугов, скорее, в сумасшедшем доме, ибо там мне не придется мучить себя оправданием жизни.

Совершенство в четвертой стадии зависит от человека, которого я нашел. Прости, прости, что я опять иду по пути, который и раньше тебя раздражал Но я уверен, что ты все это поймешь. Как хорошо и идеально было бы, если бы ты оценила меня надлежащим образом. Ты пойми, что я претендую на нежность. Нет, ты поступай так, как находишь нужным. Меня ведь никто никогда (за исключением матери) в жизни не ласкал, и какое же право я имею на ласку?

Очень странно твое отношение ко мне сейчас. Ты пишешь, что хочешь меня видеть, что тебя тянет ко мне, что ты думаешь обо мне каждый день, что мои письма доставляют тебе радость, потому что люблю тебя, и т. д. Все это не моя фантазия, а фразы из твоих писем. Что все это значит? Значит ли это, что ты жалеешь меня, как жалеют больного, как страдальца. Твое отношение ко мне совершенно непонятно. Или ты смеешься надо мною, или любишь меня не животной, а какой-то высокой, духовной любовью. В первом случае я на тебя не обижаюсь, можешь издеваться надо мной как угодно, но я тебя буду любить всегда, везде и постоянно. Если взять второй случай: все, о чем я думал и мечтал, исполняется.

Как я писал выше, мне кажется (я уверен), что я люблю тебя как раз не животной любовью, я люблю твою душу. Но это – несокрушимая любовь; если ты — так же, то мне ничего больше не нужно.

Я устал, продолжать писать письмо не могу. Прости, Наташа, до свидания.

Твой Биди. Целую, моя хорошая.

Милая моя Наташа!

В предыдущем письме мы разбирали бытие Бога и пришли к выводу, что доказать его существование посредством разумного анализа или дискурсивным способом невозможно, что бытие Бога познается интуитивно, ибо причина, имеющая абсолютный характер, не может нами мыслиться. Всем эмпирически данным вещам и явлениям мы приписываем формы пространства и времени. К предмету религиозного чувства как к сверхчувственному мы не можем применить эти формы: мы его мыслим без пространства и без времени; или это мы еще выражаем таким образом, что божество вездесуще и вечно. Божество как идея и сверхчувственное не может быть вполне постигнуто познанием. Но так как в нашем религиозном сознании оно является в более или менее определенной форме, то из этого следует, что оно постигается иным путем, именно, по предположению, путем веры Смутное понятие Божества или предположение его существования приводит нас к установлению первого понятия субстанции, к определению ее, как чего-то, что способно существовать в себе и служить объектом, носителем других реальностей. Однако основание, необходимое для объяснения мира, рассматриваемого сколько с динамической, столько же и со статической точек зрения, есть Бог, сущность которого — нирвана.

Теперь мы приступим к следующему тезису. Во всем мире господствует закон железной необходимости — связь причины и следствия. Повседневное явление в мир, которое мы наблюдаем и воображаем, подчинено закону причины и следствия. А все явления (процессы) в мире происходят в пространстве и во времени. Если пространство и время окажутся не бесконечными, имеют начало, то процесс, который ограничен ими, тоже имеет начало. Имеют ли начало пространство и время? Во второй части «Антиномии» Кант доказывает, что время должно было бы иметь начало, ибо предположение, будто оно продолжается вечно, невозможно. «Если мы не допустим какого-то начала времени, — говорит Кант, — то до всякого данного момента протекла Вечность и, следовательно, протек бесконечный ряд следующих друг за другом состояний вещей в мире. Но бесконечность ряда именно и состоит в том, что он никогда не может быть закончен… Следовательно, бесконечный протекший ряд в мире невозможен…» (См.: И. Кант. Критика чистого разума. — Трансцендентная диалектика, II, 2, с. 266.) Т. е. невозможно завершение бесконечного ряда. Поэтому время должно иметь начало. Но в антиномии чистого разума Кант отстаивает антитезис: при утверждении, что мир имеет начало во времени, то в каком случае должна быть возможность отличить момент возникновения мира (предшествующего ему периода времени). Это невозможно, ибо в пустом времени, в котором ничего не существует и ничего не случается, нет возможности отличить один момент от другого в их последовательности, мир существует вечно. Невозможность тезиса принуждает признать антитезис, а невозможность последнего возвращает нас опять к тезису. Но так как в те времена, когда рассуждал Кант, вопрос или понятие бесконечного не было подвергнуто более глубокому анализу, как это было сделано впоследствии, то доказательство Канта в пользу тезисов и антитезисов антиномии нельзя признать вполне безупречным. Поэтому обратимся к космологической теории Мильна, современной и наиболее совершенной теории, которую признают даже некоторые зарубежные марксисты. Мильн доказывает так: изменение события во времени физических свойств таково, что время (порядок) должно было обладать началом, имевшим место приблизительно две тысячи миллионов лет назад. Эту гипотезу нужно проверять тем же путем, каким проверяются все научные гипотезы, а именно: обратиться к ее содержанию, которое можно проверить, и к тому, насколько эта гипотеза объединяет конкретные факты Например: тот факт, что на основе теории Мильна Халдэйн (Haldane) смог дать единое и простое объяснение происхождения солнечной системы, двойных звезд и неправильностей в их движении, как признается Коренфорс, определенно является аргументом в пользу теории Мильна, которая оказалась в состоянии объяснить и другое, совершенно отличное явление, а именно — видимое удаление спиральных туманностей (красное смещение спектра). (См.: Haldane. Marxist Philosophy and the Sciences, ch. 2; а также Nature, vol. 155, p. 133-ff и American Scientist, vol. 33, N 3.) К сожалению, более полезные научные данные нам еще неизвестны.