Сергей Нечаев - Барклай-де-Толли

День был ясный, коляска стояла под тенью липы, урвавшей на улицу несколько густых сучьев из-за плетня деревенского сада. Барклай-де-Толли скинул фуражку, и засиял голый, как ладонь, череп, обессмертенный кистью Доу и пером Пушкина. При этом движении разнородная толпа обнажила свои головы. Вскоре лошади были готовы, и экипаж исчез в клубах пыли. Но долго еще стояла толпа на прежнем месте, смущенная и огромленная видением великого человека.

Не знаю, куда ехал тогда Барклай-де-Толли, но знаю, что 25 сентября был он в Калуге» [76. С. 8–9].

К сожалению, не все рассуждали так, как процитированный выше автор. В самом деле, из Тарутина путь Михаила Богдановича лежал через Калугу. Так вот, когда он проезжал через этот город, «признательный народ» забросал его экипаж камнями. Сквозь разбитые окна Барклай-де-Толли и его спутники слышали угрозы и крики:

— Смотрите, вот изменник! Предатель!

Потребовалось даже вмешательство полиции, чтобы прекратить бесчинства толпы.

В Калуге Барклай-де-Толли остановился в доме местного губернатора. Он пробыл там всего один день и весь этот день занимался сочинением писем. В одном из них — императору Александру — он написал:

«Государь! Мое здоровье расстроено, а мои моральные и физические силы до такой степени подорваны, что теперь здесь, в армии, я безусловно не могу быть полезным на службе <���…> и эта причина побудила меня просить у князя Кутузова позволения удалиться из армии до восстановления моего здоровья.

Государь! Я желал бы найти выражения, чтобы описать глубокую печаль, снедающую мое сердце, видя себя вынужденным покинуть армию, с которой я хотел жить и умереть…» [41. С. 39].

Из Калуги Барклай-де-Толли поехал через Тулу во Владимир. Находясь в Туле, он написал жене:

«Готовься к уединенному и скудному образу жизни, продай все, что ты сочтешь излишним, но сохрани только мою библиотеку, собрание карт и рукописи в моем бюро» [41. С. 39].

По дороге из Тулы к Владимиру его ждало еще одно испытание. По какой-то причине возле дома станционного смотрителя оказалось много народу. Узнав Барклая-де-Толли, люди стали кричать, называя его изменником и не желая пропускать к экипажу. Так что полковнику Закревскому даже пришлось обнажить саблю, чтобы проложить дорогу и заставить ямщика ехать.

Всю дорогу до Владимира Барклай-де-Толли был мрачен, как туча, и не проронил ни слова. Теперь он вынужден был соблюдать строгое инкогнито и все мысли его были направлены на то, как добиться справедливости.

В эти дни он написал полные раздражения и горечи письма императору и двум министрам — внутренних дел и военному.

Министру внутренних дел О. П. Козодавлеву, в частности, он отправил письмо с требованием напечатать в газете опровержение порочащих его упреков, «ибо помрачение чести целой армии и ее начальника не есть партикулярное, но государственное дело» [133. С. 74].

Приехав во Владимир, Барклай-де-Толли встретился с остановившимся там Ростопчиным, московским генерал-губернатором, также в то время окруженным всеобщей злобой и пытавшимся найти поддержку в Санкт-Петербурге. Они провели в беседах почти целый день.

В письме жене из Владимира Барклай-де-Толли сообщил, что послал в Санкт-Петербург к государю своего адъютанта. Далее он писал:

«Если бы Его Величество меня совершенно уволили от службы, то я принял бы это как награду за долголетнюю службу. Если я не получу ответа на мою просьбу, то подам прошение об отставке и поеду через Псков в Лифляндию» [8. С. 442–443].

Ожидая ответа императора во Владимире и очень сильно болея, Барклай-де-Толли все же нашел в себе силы подготовить для печати «Объяснение генерала от инфантерии Барклая-де-Толли о действиях 1-й и 2-й Западных армий в продолжение кампании сего 1812 года». Этот документ он тоже послал императору, сопроводив его просьбой о дозволении публикации.

Барклай-де-Толли писал:

«Всемилостивейший государь! Проезжая губернии внутренние, с сокрушением сердца слышу я повсюду различные толки о действиях армий наших, и особливо о причинах отступления их от Смоленска и Москвы. Одни приписывают то робости, другие — недостаткам и слабости разного рода, а некоторые, что всего оскорбительнее, даже измене и предательству!

Известный отзыв князя Голенищева-Кутузова, что отдача неприятелю Москвы есть следствие отдачи Смоленска, к сожалению, подтверждает во многих умах сии ужасные для чести армий и предводительствовавших ими заключения.

Я менее всех должен быть равнодушен к ним и более всех нахожу себя в обязанности защищать честь армии и честь мою собственную, сорокадвухлетнею службою и увечьем стяжанную» [56. С. 272].

Через какое-то время адъютант вернулся, но никакого письма от императора не привез. После этого совершенно расстроенный Барклай-де-Толли написал новое письмо и отправил его на сей раз с графом А. А. Закревским — любимцем императора. Тому действительно удалось добиться ответа, однако занятый Александр писал его несколько недель.

В это время уставший ждать Барклай-де-Толли решил уехать в Бекгоф, семейное имение в Лифляндии.

Уже оттуда он написал своему товарищу А. Л. Майеру, служившему экспедитором Особенной канцелярии Военного министерства:

«Несколько дней тому назад я благополучно приехал сюда в свою деревеньку и чувствую себя довольным, как человек, укрывшийся в тихую гавань от бурного бушующего моря. Теперь мне недостает моей полной отставки, чтобы стряхнуть с себя все, что только может напомнить о прошедшем, и облачиться в простую одежду земледельца. Но при всем том я не хочу оставаться в неведении всего того, что происходит в политическом мире, а потому прошу вас, буде это возможно, озаботиться о присылке мне “Петербургской газеты”, “Северной почты” и “Лондонского курьера” на французском языке… Адрес мой: в Дерптскую почтовую контору» [8. С. 447].

Однако недолго продолжалось его уединение. Спокойствие «тихой гавани» было нарушено уже через две недели, когда Михаилу Богдановичу доставили письмо Александра I.

«Генерал, — писал император, — я получил ваше письмо от 9 ноября. Плохо же вы меня знаете, если могли хотя на минуту усумниться в вашем праве приехать в Петербург без моего разрешения.

Скажу вам даже, что я ждал вас, так как я от всей души хотел переговорить с вами с глазу на глаз. Но так как вы не хотели отдать справедливость моему характеру, я постараюсь в нескольких словах передать вам мой настоящий образ мыслей насчет вас и событий. Приязнь и уважение, которые я никогда не переставал к вам питать, дают мне это право» [9. С. 404].

Затем Александр откровенно перечислил все претензии, которые он имел к Михаилу Богдановичу за все время от начала войны до приезда Кутузова к армии. А завершал свое письмо император так: