Бернар Виоле - Жерар Депардьё

«XX век» еще не вышел на экраны, когда в парижских кинотеатрах стали крутить «Хозяйку» Барбе Шредера. Запрещенный для просмотра «детьми до шестнадцати», этот фильм был историей любви в садо-мазохистской среде. Актриса Бюль Ожье, жена Шредера, играла заглавную роль, хотя и не снималась сама в сценах наказаний, налагаемых хозяйкой. Депардьё снялся в роли любовника, молодого провинциала, при случае промышляющего грабежом, явившегося в столицу и ставшего безмолвным свидетелем безумных ночей. Для бывшего протеже проституток из Шатору в этом не было ничего шокирующего. Несмотря на соблазн вуайеризма, отметивший собой выход четвертого полнометражного фильма Шредера, за несколько лет до того снявшего культовый фильм «Еще» о гашише и сексуальной свободе, на «Хозяйку» зрители не пошли, ее никогда не показывали по телевидению (впрочем, что ж тут удивительного). Кстати, критики не нашли ее такой уж порочной; наоборот, один из них сказал, что фильм представляет интерес единственно тем, что «вводит в относительно запретный мир, невзрачным противовесом которому служит скромная история любви, герой которой — Депардьё».

В общем, силы были потрачены напрасно? Не совсем. Согласившись на предложение Шредера, который начинал стажером у Жан-Люка Годара, а потом стал сотрудничать с «Кайе дю синема» и подружился с Дюрас, актер доказал, что не боится рисковать, работая с режиссерами нового поколения. Особенно когда они неудобны и непохожи на других.

Параллельно со съемками в этой необычной картине Депардьё сыграл в в фильме «Семь смертей по рецепту» Жака Руффио. В сценарии Жоржа Коншона, основанном на реальном происшествии, случившемся в пятидесятые годы, были мощно выписаны судьбы двух хирургов, работавших в провинциальном городе, которые стали жертвами шантажа и клеветы, доведшей их до самоубийства. Жерар Депардьё и Мишель Пикколи сыграли роли жертв, столкнувшихся с властью макиавеллиевского феодального властителя в превосходном исполнении Шарля Ванеля. В том же фильме снималась богиня французского кино шестидесятых годов Марина Влади; по роли она была супругой Пикколи.

От съемок, проходивших в основном в Испании, у красивой и чувственной актрисы остались разрозненные воспоминания. Первое связано с реакцией ее партнеров, когда им объявили о забастовке технических сотрудников киностудии, состоявших во Всеобщей конфедерации труда. «Пикколи заметался: он сам был членом профсоюза, но, являясь одновременно актером и продюсером, не знал, что сказать, когда объявили забастовку, — вспоминает Марина Влади. — Если он поддержит ее, то съемки прекратятся на неопределенное время, это дорого обойдется продюсерам и поставит под угрозу выход картины; если он откажется и убедит остальных не бастовать, то прослывет “штейкбрехером”! Я лично была за забастовку. Мишель на меня наорал, назвал пустоголовой. Вся съемочная группа раскололась. Депардьё и Биркин молчали. Взвесив все “за” и “против”, мы проголосовали за продолжение работы: мы находились за границей, техперсонал состоял из испанцев, съемки велись по иному расписанию, и решение было принято почти единогласно, за исключением нескольких голосов, в том числе моего». Злилась ли она тогда на Депардьё за его осторожный нейтралитет? Трудно сказать. Актриса явно не желала вступать в полемику с бывшим партнером и тем более комментировать его отношение к забастовке внештатных сотрудников индустрии развлечений, когда они решили оккупировать в сентябре 2003 года особняк Депардьё на улице Шерш-Миди, где находился также офис его компании «ДД Продюксьон». Актер был тогда на съемках и велел проявлять «терпимость и невмешательство». Но очень скоро возникла юридическая проблема: если бы актер-домовладелец в течение сорока восьми часов не заявил в полицию, то сам оказался бы виноват перед законом. По его просьбе полиция выдворила забастовщиков, всё прошло спокойно и без столкновений. И Депардьё с неким вызовом тотчас заявил о своей солидарности с движением…

Несмотря на явные различия в подходе к социальному движению, Марина Влади с большой похвалой отзывалась о Депардьё как об актере, хотя по сценарию «Семи смертей» у них не было общих сцен. Она сохранила о нем воспоминание как об «очаровательном мальчике» и «великолепном актере». «В нем было некое безумство, гениальная изобретательность, которой он подкреплял свою игру и внешние данные. У него была совершенно особая манера двигаться, сильно отличавшая его от остальных актеров. Он делал поразительные вещи, совершенно животные и порой очень грубые, поскольку это была сила природы. Я была растрогана и смущена его игрой. Он порой сравнивает себя с губкой; лично я нахожу, что он больше похож на хамелеона: сейчас он ужасен, а две секунды спустя может проникнуться чувствами редкой чистоты. Впрочем, это присутствует во всех его ролях в те годы. Сегодня, к несчастью, этого меньше. Возможно, он пообтрепался, постоянно снимаясь?»

Чтобы как можно лучше войти в образ своего персонажа, Депардьё обратился за советом к Жан-Луи Шеврие, хирургу из парижской больницы. Однако его усилия не были оценены критикой. «Журналь дю диманш» не испытывала сочувствия к первой жертве — «этакому супермену со скальпелем, ужасающему своим поведением и столь плохо, на грани нелепости, сыгранному Жераром Депардьё, что его кончину воспринимаешь с облегчением…».

Однако организаторы первой церемонии вручения «Сезаров» (премии, созданной основателем французской киноакадемии Жоржем Кравенном) не приняли во внимание этой словесной порки, номинировав Депардьё в категории «лучшая мужская роль». Однако премия досталась не ему, а Филиппу Нуаре за «Старое ружье», победившему с перевесом всего в несколько голосов. Надеялся ли Депардьё получить ее в следующем году? Вновь не удалось: «Сезара» получил Мишель Галабрю за роль в фильме «Судья и убийца». Депардьё же тогда представлял картину «Последняя женщина» итальянского режиссера Марко Феррери.

В «Последней женщине» Депардьё, по его собственному признанию, дошел до предела. Как ни страшно сказать, до самокалечения. Но этого требовал сценарий: брошенный женой безработный в конце концов оскопляет себя электрическим ножом. Еще до начала съемок (в новом квартале Антигона в Кретейе под Парижем) Депардьё, подобно тому как уже делал в «Семи смертях по рецепту», попросил судмедэксперта описать ему возможную реакцию людей, подвергающихся такому необычному увечью. «Я спрашивал себя, нужно ли кричать, издавать жуткий вопль. Проще всего было бы вопить без конца. Но я поразмыслил: утро, он в кухне, накатила тоска, берет нож и — оп! Удивление, ошеломление перед собственным поступком». Шокирующая сцена? Конечно, объясняет актер, не считающий ее тем не менее ни извращенной, ни ненужной, а совершенно оправданной, определенной характером персонажа, выведенного режиссером, — человека, теряющего свое место в обществе. Сам Феррери объяснял это так: «Человек — как знамя, символ, который уже утратил свое значение. Чтобы обновить его, надо уничтожить единственное, что ему остается: гордыню фаллоса».