Юрий чурбанов - Мой тесть Леонид Брежнев

Несколько слов о себе. Я родился 11 ноября 1936 года, а 10 ноября, если читатель помнит, День советской милиции. Мой отец, Михаил Васильевич, сын крестьянина. Мать, Мария Петровна, родом с Украины. Она моложе отца на пять лет, но они еще бодрятся, хотя отец перенес инсульт и тяжело болеет. Живут в Москве в небольшой двухкомнатной квартирке. Недалеко от них, на улице Алабяна, квартира моей сестры, а брат с семьей живет в такой же двухкомнатной квартире на улице Фестивальной, у Речного вокзала. Может быть, я мог бы помочь им получить благоустроенные квартиры где-то в центре, но в отличие от того, что пишут наши газеты, я подобными вопросами никогда не занимался, так как по существующим в Москве нормативам та площадь, которой располагали мои близкие родственники, была вполне достаточной и, понимая это, они никогда ко мне с подобными просьбами не обращались.

Не могу сказать, что в школьные годы я был образцовым пионером и никаких ребячьих шалостей не совершал. Но и на учете в детской комнате милиции я, конечно, не состоял, а вот остаться на второй год однажды пришлось — это было в седьмом классе, когда мы переехали из одного района Москвы в другой.

Отец — старый партийный и советский работник; когда я кончал школу, он работал председателем райисполкома Тимирязевского района Москвы, в районе было четыре института, в том числе и знаменитая Сельскохозяйственная академия, мать очень просила устроить меня хоть куда-нибудь, но отец наотрез отказался. Он сказал так: «До тех пор пока ты не познаешь рабочий коллектив и не поймешь, чем он живет, тебе в институте делать нечего». И я попал в ремесленное училище.

Есть в Москве завод «Знамя труда», прежде это был «почтовый ящик», сейчас его рассекретили, — и вот при этом заводе находилось базовое ремесленное училище. Стал осваивать профессию слесаря-сборщика авиационных узлов. Не скажу, что все давалось легко, но жили мы в ремесленном по-своему весело. Разумеется, как каждому пацану, мне были нужны карманные деньги — на кино, на мороженое. Родители не имели возможности щедро одаривать: нас в семье было трое детей. И вот во время каникул я собирал ватагу ребят, и мы ездили на станцию Москва-Казанская разгружать вагоны с овощами и фруктами. Так зарабатывались деньги на карманные расходы, а то, что бригадир разрешал нам набивать свои сатиновые шаровары яблоками и уносить их с собой, — так я все приносил на родительский стол.

Помню одного мастера, который со стипендии отбирал у нас по трешнику — себе на выпивку. Собрав «мзду», он недели две был в загуле, а потом все повторялось снова. Боже мой, как мы его ненавидели! Стипендия была 23 рэ., а тут еще неизвестно зачем нужно было трешку выкладывать. Обидно до слез, но все давали и молчали. Я тоже молчал. Почему? Не знаю…

Кончил училище — и меня направили на авиационный завод. Тут я неплохо зарабатывал, и все до копейки приносил домой, в общий котел, так у нас было принято. В бригаде сборщиков я был самым молодым, первое время приходилось тяжело, а потом втянулся — и ничего.

Через два года, в 1957-м, комитет комсомола завода рекомендовал меня для работы на Московском фестивале молодежи и студентов.

Это были незабываемые дни. Они оказались настолько яркими, что их можно вспомнить поминутно, — ведь именно тогда к нам впервые приехали делегации Америки и Израиля, мой Ленинградский район над ними «шефствовал». Славные были ребята, их все интересовало: от наших помоек, на которые они, надо сказать, были «запрограммированы», до архитектуры Кремля. Правда, помойки им быстро осточертели, да и мы от них почти ничего не скрывали, никого не опекали: рано утром уезжали на заводы и фабрики, в пионерские лагеря, и весь день был в их распоряжении. Не хочешь добираться на автобусе — возвращайся пешком, только не забудь, где твоя гостиница. А забудешь — тебе покажут…

Меня тянуло на комсомольскую работу. Фестиваль кончился, и я вдруг получил лестное для себя предложение — стать инструктором Ленинградского райкома комсомола Москвы. Еще в ремесленном я избирался заместителем секретаря комитета ВЛКСМ училища, работая на заводе, входил в состав цехового бюро и, кроме того, активно участвовал в общественной жизни заводской молодежи. Видимо, в райкоме комсомола это заметили. Сразу скажу, что я всюду соприкасался с интересными, порядочными, исключительно положительными людьми. Общаясь с ними, кроме пользы, я ничего для себя не извлекал, то есть вот этой тяги к наживе у меня никогда не было да и быть, я думаю, не могло, хотя комсомольские работники тех лет получали очень скудную зарплату, а семейные ребята просто еле-еле сводили концы с концами. Потом, в 1961-м, по решению МГК КПСС я первый раз был направлен на работу в органы внутренних дел. Не могу сказать, что шел с удовольствием, но это было партийное поручение. Сначала работал инструктором по комсомолу политотдела Главного управления мест заключения РСФСР, затем был переведен помощником начальника политотдела Управления мест заключения по Московской области, а потом меня снова взяли на комсомольскую работу — в аппарат ЦК ВЛКСМ. То есть выслуга лет в комсомоле у меня достаточно большая. В аппарате ЦК ВЛКСМ я был инструктором, заведующим сектором отдела пропаганды. Это был тот самый сектор, который, хотя и назывался «по работе с подростками», но на самом деле занимался предупреждением и профилактикой различного рода правонарушений среди детей и подростков.

Сейчас такое время, когда мы (особенно с помощью прессы) подвергаем сомнению буквально все, чем гордились годами. Поливаем, как хотим, и комсомол. Дошла и до него очередь. В печати постоянно появляются статьи о разложении в системе ЦК ВЛКСМ, чуть ли не о коррупции.

Я никогда не поверю, чтобы наш комсомольский брат позволял себе что-то такое. Мы занимались каждый своим конкретным делом. Каждый молотил свою копну. Я пришел в ЦК ВЛКСМ при Павлове, работал при Тяжельникове и Пастухове — об этих товарищах, руководителях всесоюзного масштаба, остались самые добрые впечатления.

Забегая вперед, скажу, что Леонид Ильич был в курсе всех дел комсомола. Особенно уважительно он относился к Тяжельникову. Пригласив его на работу в ЦК КПСС, Леонид Ильич не скрывал, что Тяжельников очень перспективный аппаратчик, что он делает на Тяжельникова ставку, и со временем, если все будет хорошо, то это, возможно, будущий секретарь ЦК по идеологии. Как-то раз Леонид Ильич приехал к себе на дачу, там были и мы с Галиной Леонидовной, сели ужинать, и Леонид Ильич стал делиться впечатлениями о только что состоявшемся интересном разговоре с Тяжельниковым. «Да, мы в нем не ошиблись», — бросил тогда Леонид Ильич. Не знаю, о чем думал Юрий Владимирович Андропов, почему сразу же после ухода Леонида Ильича из жизни убрал он Тяжельникова из аппарата ЦК КПСС и отправил его послом в Румынию? Не потому ли, что Андропов сам был идеологом?