Пу И - Последний император

2. После отречения императора великой Цинской империи от престола двору ежегодно будет выплачиваться 4 миллиона лянов серебра, или 4 миллиона юаней после денежной реформы. Данная сумма будет выплачиваться Китайской республикой.

3. После отречения императора великой Цинской империи от престола он временно может жить в императорском дворце. В дальнейшем резиденция императора должна быть перенесена в летний дворец Ихэюань. Его личная охрана может быть сохранена.

4. После отречения императора великой Цинской империи от престола храмы и гробницы его предков будут сохранены навечно. Их охрану станет осуществлять Китайская республика.

5. Строительство гробницы императора Дэцзуна (посмертное имя Гуансюя) будет завершено согласно намеченному плану. Церемония погребения будет произведена в соответствии с ныне существующим старым ритуалом. Все связанные с этим затраты возлагаются на Китайскую республику.

6. Весь обслуживающий персонал дворца может оставаться на прежних местах. Прием новых слуг и евнухов не разрешен.

7. После отречения императора великой Цинской империи от престола его личная собственность будет особо охраняться Китайской республикой.

8. Прежняя дворцовая охрана войдет в состав армии Китайской республики. Ее численность и размеры жалованья остаются прежними.

Упомянутое в "Льготных условиях" "временное проживание во дворце" не было ограничено конкретно установленным сроком. Кроме трех больших дворцовых залов, отошедших государству, вся остальная территория Запретного города по-прежнему принадлежала императорскому дому. В этом маленьком мирке я прожил почти тринадцать лет, вплоть до моего изгнания из него республиканской армией в 1924 году. Здесь я провел самое нелепое в мире детство. Ведь когда в Китае была установлена республика, человечество уже вступило в XX век, а я жил прежней жизнью императора и дышал пылью прошлого, XIX столетия.

Каждый раз при воспоминании о детстве перед моими глазами всплывает сплошной желтый туман: глазурованная черепица на крыше — желтая, паланкин — желтый, подстилки на стульях — желтые, подкладки на одежде и шапке, кушак, фарфоровая посуда, ватные чехлы для кастрюль, обертки для книг, занавески, стекла — все желтого цвета. Этот существующий на правах личной собственности так называемый "блестящий желтый" цвет с детства заронил в мою душу чувство собственной исключительности; я считал себя необыкновенным и не похожим на остальных людей.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, по решению вдовствующих императорских наложниц (вдов императоров Тунчжи и Гуансюя) меня стали навещать бабушка и мать. Вместе с ними во дворец приходили мой брат Пу Цзе и сестра, которые играли со мной. Когда они пришли в первый раз, мне было с ними очень скучно. Я и бабушка сидели на кане. Бабушка следила, как я раскладываю домино, а брат и сестра чинно стояли рядом, не шелохнувшись, и наблюдали за происходящим. Потом я решил повести брата и сестру к себе в дворцовую палату Янсиньдянь. Там я спросил Пу Цзе:

— Во что вы играете дома?

— Пу Цзе умеет играть в прятки, — вежливо ответил брат, который был всего на год моложе меня.

— Вы тоже играете в прятки? — Я очень обрадовался. Мне приходилось играть с евнухами, но никогда еще я не играл со своими сверстниками. И вот мы стали играть. Брат и сестра забыли про условности. Мы нарочно опустили шторы, чтобы в комнате стало темно. Сестре, которая была на два года моложе меня, было весело и страшно, а мы с братом пугали ее. Слышались веселый смех и крик. Когда наскучило играть в прятки, мы залезли на кан передохнуть.

Я попросил их придумать какую-нибудь новую игру. Пу Цзе подумал, ничего не сказал и вдруг стал смеяться, глядя на меня.

— Ты что придумал?

Он продолжал смеяться.

— Говори, говори же! — торопил я его, уверенный, что он придумал какую-то новую игру. А он ответил:

— Я думал, ой, Пу Цзе думал о том, что император не такой, как все; он похож на этих, которые на сцене, старые, с длинными бородами…

Он сделал рукой жест, словно приклеивал бороду. Кто мог знать, что именно этот жест повлечет за собой неприятности. Когда Пу Цзе поднял руку, я внезапно заметил, что подкладка его рукава очень напоминает хорошо знакомый мне цвет. Я изменился в лице:

— Пу Цзе, разве тебе разрешено носить этот цвет?

— Это… это разве не абрикосовый цвет?

— Глупости! Это императорский "блестящий желтый".

— Повинуюсь, повинуюсь. — Пу Цзе встал в сторонке, опустив руки по швам. Сестра спряталась за его спину, готовая вот-вот расплакаться. А я продолжал:

— Это императорский цвет, и ты не можешь им пользоваться!

— Повинуюсь!

И на моих глазах брат снова превратился в моего подданного.

Эти "повинуюсь" давно отжили свой век. И теперь, вспоминая об этом, невольно улыбаешься. Но я с детства привык к таким словам, и если мне отвечали иначе, я не мог этого простить. Привык я и к коленопреклонениям и земным поклонам. С малых лет я видел, как мне отбивают земные поклоны люди зачастую намного старше меня. Были среди них и бывшие сановники, и мои родственники, были люди в традиционных цинских халатах, были и республиканские чиновники в европейских костюмах.

Совершенно естественным казался мне и необычный распорядок дня.

Говорят, что некогда один молодой человек, прочитав роман "Сон в красном тереме", был крайне удивлен и никак не мог взять в толк, почему вокруг матушки Цзя и сестрицы Ван Фэн всегда находилась большая толпа людей: даже когда они переходили из одной комнаты в другую, эта толпа, словно рой, устремлялась за ними. На самом деле этот "хвост", описанный в романе, был намного короче того, который существовал во дворце. А распорядок дня в романе лишь слабая тень распорядка, существовавшего при дворе. Каждый день, шел ли я во дворец Юйцингун заниматься, свидетельствовал ли свое почтение императорским наложницам или отправлялся гулять в сад, за мной следовал целый "хвост". Всякий раз, когда я ездил гулять в летний дворец Ихэюань, меня сопровождал не только кортеж из нескольких десятков автомобилей, но и специально приглашенная республиканская полиция, которая стояла вдоль улиц. Все это обходилось в несколько тысяч юаней. Даже на прогулках в садике, в самом дворце, сопровождающие выстраивались в таком порядке: впереди всех шел евнух, выполнявший роль автомобильного гудка. Он непрерывно кричал что-то вроде "чи-чи", чтобы люди могли заранее отойти в сторону. За ним, на расстоянии двадцати-тридцати шагов, вышагивали по бокам два главных евнуха. Шагов на десять сзади шли я или императрица. Когда я ехал в паланкине, то с обеих сторон шли два младших евнуха, готовые выполнить любое мое желание. Если же я шел пешком, они поддерживали меня. Сзади еще шел евнух с большим шелковым балдахином. Следом за ним шествовала большая группа слуг и евнухов, несущих всякую утварь: кресло на тот случай, если я захочу отдохнуть, смену одежды; некоторые несли зонты от дождя и от солнца. За ними шли евнухи из императорской кухни. Они несли коробки со всякими печеньями и сладостями и, конечно, чайники с горячей водой и чайную посуду. За ними шли евнухи из императорской аптеки, которые несли на коромысле корзины. В них находились всевозможные лекарства и аптечка для оказания первой помощи. Тут уж обязательно было питье, приготовленное из осоки, хризантем, корней тростника, из листьев и коры бамбука. Летом — пилюли, регулирующие дыхание, таблетки, успокаивающие нервную систему, освежающие пилюли, лекарство от колик, дезинфицирующие порошки и т. п. Три "бессмертных напитка" для улучшения пищеварения брались с собой во все времена года. Завершали процессию евнухи с сосудами для испражнений. Если я шел пешком, то паланкин следовал позади. В зависимости от сезона он был теплый или прохладный. Этот пестрый "хвост", насчитывавший несколько десятков человек, вышагивал всегда тихо и чинно.