Коллектив авторов - Встречи со Сталиным

1) Ввиду состояния здоровья запретить Папанину выступления на всяких собраниях во время лечения.

2) Обязать директора санатория Короткова немедленно ограничить или вовсе прекратить прием нарзанных ванн Папаниным. Председатель СНК СССР Молотов. Секретарь ЦК Сталин».

Я прочел ее, не выдержал и заплакал. Сталинская забота тронула меня до глубины души. Где-то далеко лежит Папанин, а товарищ Сталин помнит обо мне, заботится, советуется с врачами. Какую нужно иметь память и какое нужно иметь сердце, чтобы среди множества важнейших государственных дел заботиться о людях, о человеке!

Нарзанные ванны мне, действительно, не нужно было принимать, и в этом товарищ Сталин оказался прав.

Второй эпизод относится к XVIII съезду нашей партии. Я имел счастье быть делегатом этого исторического съезда. Записался в прениях. Хотелось с трибуны съезда поделиться с делегатами, со всем советским народом своими мыслями об освоении Северного морского пути, передать чаяния всех советских полярников. И тут я еще раз со всей силой почувствовал, что нахожусь при неослабном внимании любимого Сталина. Прежде чем дать мне слово, товарищ Сталин через товарища Поскребышева справился:

— А врачи разрешили выступать?

Недавно на приеме работников армянского искусства я снова встретил товарища Сталина.

Товарищ Сталин увидел меня и спрашивает жестом, показывая на сердце: как здоровье? Это тронуло меня до глубины души, сердце сжалось, радость моя была безгранична.

Очень близко мне пришлось встретиться с товарищем Сталиным совсем недавно, в день празднования годовщины Первой Конной армии. Впервые я видел его не на большом приеме или на празднике, а в обычной домашней обстановке, на скромной маленькой дачке одного из руководящих работников Первой Конной армии, в день его рождения. Из-за сильной гололедицы я приехал поздно. «Ну, думаю, — позор. Опоздал!» Долго колебался, но все же решился зайти, поздравить хозяина. Разделся, вхожу. Товарищ Сталин увидел меня:

— А, наш браток! Скорей, скорей. Насколько опоздал?

Одет он был, как всегда, очень просто — защитные брюки, гимнастерка, мягкие сапоги.

Медленно и спокойно, с непередаваемой теплотой и любовью он говорил о жизни Советской страны, рассказывал о тринадцатимиллионном народе Западной Белоруссии и Западной Украины, навсегда освобожденном от панского ига и кабалы.

К каждому товарищ Сталин подходил с ласковым вниманием. Он пришел сюда не как вождь, а как товарищ и друг. Его старались окружить особенным вниманием. Товарищ Сталин не любит, когда за ним ухаживают, выделяют из общей массы. Сам же он заботится обо всех, со всеми говорит, к каждому проявляет исключительное внимание. Так было и на этот раз. Подошел к радиоле, разобрал пластинки и начал заводить. Никому не давал сидеть. Хотел, чтобы все танцевали. Подвел ко мне даму — танцуй. Поднял палец и говорит, улыбаясь:

— Не подкачай, браток!

Долго продолжалась задушевная беседа соратников Первой Конной армии. Товарищ Сталин вспомнил первые дни ее организации, боевые эпизоды и имена легендарных буденновцев. Память у него изумительная.

В конце беседы он неожиданно спросил меня:

— Ну, как, звезда красива?

— Замечательная.

— Мы поэтому и сделали звезду, — говорит Иосиф Виссарионович, — чтобы отличить Героев Советского Союза.

Заговорили о седовцах.

— Надо не прозевать, сделать все вовремя, — сказал Иосиф Виссарионович.

Я заверил, что все будет выполнено. Много часов провел я в этот вечер в обществе Иосифа Виссарионовича.

— Скоро день вашего шестидесятилетия, — сказал я товарищу Сталину. — Со всем многонациональным и многомиллионным народом пожелаем вам от всей души, от всего сердца прожить трижды столько же, на благо и радость народов всего мира!

— Зачем же так много? — засмеялся товарищ Сталин.

— Вы бессмертны, наш дорогой учитель и вождь!

Много было у меня, как и у других летчиков, встреч с Иосифом Виссарионовичем, но расскажу только о некоторых ив них. Никогда ив забуду, что Иосиф Виссарионович спас меня от смерти.

Это было 1 мая 1934 года. В воздушном параде над Красной площадью должен: был участвовать гигант-самолет «Максим Горький». Я был болен, но решил, несмотря на это, сам вести самолет. Над площадью пролетел благополучно, но когда совершил посадку, то уже с трудом вышел из машины. Вечером в Кремле состоялся прием участников парада. Я же так разболелся, что на прием не смог явиться. Товарищу Сталину сказали, что я отсутствую потому, что серьезно заболел. Товарищ Сталин тут же распорядился, велел сделать все, чтобы меня спасти. Немедленно были вызваны лучшие врачи, был обеспечен самый тщательный уход, и меня вырвали буквально из объятий смерти.

Прошло пять лет. Я уже сам стал забывать об этой своей болезни. Мы готовились к празднику авиации 18 августа 1939 года.

И вот дней за шесть-семь до праздника раздается звонок из Кремля:

— Говорит Сталин. Как ваше здоровье?

Я поблагодарил и ответил, что в полном порядке.

Тогда товарищ Сталин сказал, что надо лететь на новом самолете типа «Максим Горький», что дело это очень важное и желательно было бы, чтобы летел я.

— Прикажите, товарищ Сталин! Я готов.

— Нет, я не хочу приказывать. Можете ли вы лететь и хотите ли?

Я, разумеется:, принял поручение товарища Сталина, как величайшую честь, и был счастлив оправдать оказанное мне доверие.

Больше всего меня поразила забота товарища Сталина о человеке. Он помнил, что я однажды вел самолет «Максим Горький», будучи больным, и теперь, когда снова поручали мне лететь на таком же самолете, товарищ Сталин первым делом осведомился о моем здоровье и именно с этого вопроса начал разговор.

На приеме Гризодубовой и ее подруг в Кремле после известного их перелета на самолете «Родина» я предложил тост за то, чтобы все мировые рекорды в области авиации принадлежали советским летчикам.

Товарищ Сталин взял ответное слово и указал, что разрешать большие и сложные перелеты правительство будет с большой осторожностью и редко. Затем товарищ Сталин дал в этом своем выступлении чрезвычайно важное теоретическое определение летчика нового типа, как такого летчика, в котором сочетается и храбрость, и в достаточной мере осторожность, и техническая культура.

Легко понять мое состояние, когда товарищ Сталин указал на меня, как на летчика нового типа.

Это высокое мнение оправдать трудно; хорошо, если каждый из нас обладает хотя бы одной десятой долей этих качеств. И мне кажется, что каждый летчик должен всегда помнить, что он сам не должен себя переоценивать. Я лично всегда относился очень осторожно ко всем похвалам, какие выпадали на мою долю, и думаю, что главной причиной известных моих успехов было то, что я всегда осторожно относился к похвалам и никогда не переоценивал сам себя, никогда не брался за то, в чем еще не имел полной уверенности.