Владимир Коваленок - Родина крылья дала

Три часа пролетели незаметно, и вот мы взяли курс на Мангейм. Снова дорога.

Летит навстречу, стелется под колеса «мерседеса» гладкое шоссе. Наш Костя, намаявшись в уличных пробках в Кельне, снова жмет «на всю железку».

Там, в Кельне, когда мы четверть часа торчали в замершем потоке машин, я обратил внимание на группу школьников, которые внимательно слушали учительницу — по всему было видно, ребята приехали на экскурсию.

И вспомнилась моя первая в жизни экскурсия.

Вот так же, в такое же октябрьское воскресенье, мы, восьмиклассники Зачистской средней школы, стояли в центре Минска. Учительница русского языка и литературы Нина Михайловна Вальковская привезла нас посмотреть столицу. Побывали в театрах, музеях. А мороженого наелись, казалось, на всю жизнь. Большинство вернулось домой с ангиной, но довольны все были безгранично.

Именно с этой поездки завязалась наша дружба с Ниной Михайловной. На всю жизнь. Когда я полетел в космос, она радовалась за меня, наверное, больше, чем если бы сама оказалась в составе экипажа. Вообще, о школе, об учителях у меня сохранилась самая добрая, благодарная память.

Зачистье — село, ничем особенным не выделяющееся. Оно находится в Борисовском районе в шести километрах на запад от Белого. Название его объясняется просто: село, лежащее за «чистым», то есть безлесным, пространством. Так оно и есть.

В Зачистье и находится моя школа. Я пришел из соседнего района, но со всеми ребятами сдружился быстро. Очень активной была наша комсомольская организация. Невозможных, непосильных дел для нас не существовало. Сами построили тир, сложили из самана спортзал, столярные мастерские. Тогдашний директор школы Сигизмунд Иванович Ленартович достал где-то списанный американский грузовик «студебеккер», и мы тут же взялись изучать его.

Наши непосредственность и активность порой доставляли учителям немало хлопот. Однажды наш класс сильно огорчил Валентину Григорьевну Шеметовец, которая вела у нас математику. Надо сказать, что свой предмет она любила так, что даже уговорила физрука отдать ей часы, выделенные для занятий физкультурой. «Ну зачем им ваши уроки, — убеждала она, — они ведь и так каждый день ходят по четырнадцать километров, разве это не физкультура?» И Василий Иванович, физрук, сдался.

Но что греха таить, физкультуру мы любили больше, чем математику, и поэтому всем классом встали на лыжи и отправились за околицу кататься с горок.

Довольные, вернулись в школу. Входим, а за нашими партами… сидит весь педсовет.

Стоим, молчим. Наконец Сигизмунд Иванович поднялся и направился к нам. Откровенно говоря, побаивались мы нашего директора, особенно когда он был не в духе. Так что всех словно сильный сквозняк выдул за двери.

— Коваленок, в учительскую!— бросил нам вслед директор.

Почему я, а не кто-нибудь другой — трудно объяснить. Как-то непроизвольно, без каких-либо моих усилий я стал лидером класса. Понял это только тогда, когда заметил: какой бы ни был спор, какое бы решение ни требовалось принять, последнее слово оставляли мне.

Идти на «переговоры» с директором не хотелось. Не мог же я сказать, что идею покататься на лыжах нам подбросила Ядя, его дочь, наша одноклассница. Сейчас на меня смотрели ее большущие глаза и просили: не выдавай. Могла бы так и не смотреть… Остальные девочки подбадривали: иди, не бойся, мы с тобой.

Робко вошел в кабинет. Директор сидит за столом, внимательно присматривается ко мне. Оглядываюсь, намечаю путь к отступлению. К моему удивлению, Сигизмунд Иванович приглашает садиться. Не-ет, уж лучше я постою…

— Садись, садись, Володя, мне надо с тобой обсудить одну очень серьезную проблему.

Я не верю своим ушам. А где нагоняй за сорванный урок математики? Я же видел заплаканные глаза Валентины Григорьевны.

В дверь заглядывают Ядя, Оля Захаревич. Аня Чернухо врывается в кабинет.

— Сигизмунд Иванович, мы Коваленка не дадим в обиду! Это я сагитировала пойти кататься на лыжах. Коваленок, наоборот, отговаривал.

— Коваленок — и отговаривал?— хитрит Сигизмунд Иванович.— Вот уж не думал, что он такой паинька. А я считал его вашим заводилой. Ошибся, значит.

— Нет, он заводила, но не сегодня. Сегодня — я.

— Тогда садись и ты, — предложил директор.

Ах, Аннушка, Аннушка! Никто так не относился ко мне, как она. Дружили мы крепко, как дружат ребята. У нас не было секретов друг от друга. Я был ее «почтальоном», если надо было передать кому-то записку, а она — моим. Я знал, что ей нравится Миша Толстик, а она знала, к кому я неравнодушен. Я приходил в школу на час раньше, и она тоже. Решали задачи по геометрии и тригонометрии. Дружба наша сохранилась до сих пор, верная, искренняя и чистая, как капля утренней росы. Сейчас Аннушка живет и работает в Гомеле.

— Вот о чем я хочу вас попросить, товарищи заводилы: помогите мне создать при школе интернат.

Мы переглянулись. Ни Аня, ни я не понимали, о чем идет речь.

Директор продолжал:

— Все вы ходите в школу за пять — восемь километров. Полтора часа туда, полтора обратно. Это три часа. А еще у каждого домашние дела. Когда же уроки учить?

Теперь я начал понимать, в чем дело.

— А жить-то где?— спросил я Сигизмунда Ивановича.

— Одну комнату на двенадцать человек я выпросил у сельсовета. Это для ребят. А девчата будут жить во второй половине дома Руфины Богдан. Она живет рядом со школой.

Проблему создания интерната, или, как все мы стали называть его, общежития, обсуждали долго. Незаметно в кабинете оказался весь наш девятый. Мнения разделились. Большинство было против: а кто будет готовить, убирать и т. д. Остальные нерешительно пожимали плечами: мол, не знаем, что лучше… В конце концов, попросили директора дать нам время, чтобы решить этот вопрос.

Я понимал, общежитие необходимо. Весной и осенью ребятам из младших классов приходится особенно тяжело. Вспомнил, как сам не раз «купался» в ручье. Начнется распутица — снова многие будут болеть, пропускать занятия. Начал убеждать:

— Общежитие нужно не столько нам, сколько младшим. Нужно оно будет я тем, кто станет учиться после нас. Но создать его должны мы. Привезем все свое: койки, постели, посуду. Готовить будем по очереди. Девочки помогут.

На следующий день можно было видеть, как шли мы в школу с необычным багажом. Несли миски, кастрюли, чугунки, одеяла. Одиннадцать ребят и двадцать девочек из восьмого и девятого классов переселились в, так сказать, неофициальное общежитие.

Миша Шалак, Миша Толстик, Павел Ровин, Николай Ковалевский, Петр Радзевич, Василий Ровин, Костя Шалак, Коля Хацкевич, Павел Назаров, Саша Лазерко, Николай Ермакович и я образовали своего рода коммуну. Меня единогласно избрали старостой. Сложили вместе все продукты, расставили койки и пошли девчатам помогать.